На странице: 24 48 96

кризис

26 февраля 2010 в 10:54

2010-02-02 - Цена модернизации

Что необходимо для модернизации России? Какие приоритеты выберет для себя руководство страны в сложившихся условиях? Что является условием гражданского содействия в развитии страны? Эти и другие вопросы обсуждают эксперты в новом выпуске «Программы Ц» на RUSSIA.RU

katehon

26 февраля 2010 в 10:54

Преодоление экономики

кризис, !!!Ахтунг!!!, В мире

Из двух основных экономических теорий догматический марксизм уже потерпел крах - на очереди сформировавшийся либералистский догмат.

Экономика как религия

Практически весь ХХ век проходил под знаменем непримиримой борьбы между двумя экономическими теориями - либерализмом и марксизмом. Определяя экономические отношения, они одновременно стали идеологиями разных мировоззрений и социальных срезов общества. Этим теориям стали соответствовать и разные типы управления обществом - «либеральная» («свободная») и «эгалитарная» («уравнительная») демократии.

При том, что обе теории предполагают последовательное и радикальное отрицание друг друга, обе оперируют одним и тем же понятийным и методологическим аппаратом и тождественными методами экономического анализа. Обе теории основываются на «экономоцентризме», ставя экономику на первое место в иерархии ценностей - высказывание В. Ратенау«экономика - это судьба» стало аксиомой ХХ века. Обе теории признают универсальность и однородность основных этапов экономической истории, приоритет хозяйственной логики перед всеми остальными факторами (национальными, культурными, религиозными, историческими, географическими и др. составляющими), определяющими сущность общества, стадию его развития и его идентичность.

Но при этом выводы они делают прямо противоположные. Объяснить этот парадокс можно столкновением сложившейся к XIX веку «традиционной элиты» и новой волны поднимающейся «контр-элиты» (В. Парето), среди которой преобладали пассионарии с гебраистскими корнями, в силу специфичных особенностей национальной философии пользовавшиеся материальной поддержкой соответствующей части «традиционной элиты».

Причиной популярности этих учений стали изначально принимаемый универсализм и совпадение с ожиданиями соответствующих социальных групп. Учения стали восприниматься как магистральные направления в экономической мысли, вытеснив на периферию иные модели. Западноевропейские разработчики успешно «продали свои теории» западноевропейским «заказчикам», но применять теории стали повсеместно.

Однако, как бы не были талантливы разработчики, их специфичный европоцентризм, определенное упрощенчество методологий и механицистское отношения к обществу свели все многообразие хозяйственной жизни различных человеческих обществ к единой упрощенной схеме с ограниченным набором критериев, не рассматривая зависимости от внешних факторов, природных, культурных и традиционных особенностей социумов.

Этим абсолютистским суждениям экономистов были подчинены философия, религия, сформулированы социальные мифы. Таким образом экономические теории сами превратились в религии. Но прошло время, уклады мирового сообщества изменились по сравнению с XIX веком - временем, когда сформировались обе теории, сами элиты и другие социальные группы, готовые их поддерживать.

Теперь обе теории уже можно называть «ортодоксией», которые последовательно и радикально отрицая другие мировоззрения, сами превратились в «незыблемые догмы». Сначала это привело к крушению догматического марксизма, за ним последовал и либералистский догмат.

Совершенно очевидно стал вопрос поиска новых формулировок и направлений в сети развития, не ограничиваясь догматическими рамками экономической ортодоксии.

Органичная экономика

Знаменитой триаде «Свобода, Равенство, Братство» («Liberte, Egalite, Fraternite») соответствуют три вида управления (А. деБенуа), два из которых - либеральное («Liberte») и эгалитарное («Egalite»), - мы упоминали выше. Остался один вид, альтернативный по отношению к предыдущим механицистким видам, но наиболее редкий и позитивный, незаслуженно забытый еще в 18 веке, - «братство» («Fraternite»), называемое еще «органичным» видом управления, которое должно стать выходом из идеологического и экономического тупика, показать новые ориентиры к ответственному, справедливому и нравственному общественному устройству. Какие же экономических принципов оно должно в себя включать?

Прежде всего, нужно критически пересмотреть догмы «незыблемых экономических аксиом», оторваться от их трагического монизма «только свободный рынок» или «только не рынок», но не на простом отрицании существующих положений, а на продолжении и расширении объективных традиций в экономической науке. Для этого нужно еще раз рассмотреть как базовые принципы самих «неорганических теорий», так и колоссальные по значимости открытия, наблюдения и выводы, которые были незаслуженно отодвинуты драматическим соревнованием двух ортодоксальных школ.

Попробуем разобрать чуть подробнее экономизм «ортодоксальных теорий», их отношение к социальной сфере, собственности, распределению прибыли и к сущности денег и рассмотреть предложения, которые были отвергнуты догматическими учениями. Но для начала рассмотрим сложившиеся социологические типы хозяйственной деятельности двух теорий.

Социологические типы хозяйственной деятельности

В либеральной ортодоксии можно выделить (В. Зомбарт) два социологических типа, воплощающихся в хозяйственной деятельности - тип торговца (посредника) и тип предпринимателя (созидателя, производителя, организатора). В основе либерального «экономизма» лежит абсолютизация подхода посредника и тенденция к усилению этого типа. Справедливость этого утверждения на сегодня подтверждается анализом распределения денежных потоков в мировой экономике, где на долю «суперпосредника» - финансового сектора - в общей прибыли приходится до 60% (при том, что еще в 50-е годы на финансовый сектор приходилось 10% от общей прибыли) [1].

В ортодоксии марксизма единственным легитимным актором экономики объявлено государство, при этом уравнительное отношение к многообразию общества отодвинуло «созидателя» на задний план, выдвинув на передний план пассивный социологический тип и породив заорганизованность системы.

Но и теоретические исследования, и практика показывают, что развитие капитализма постепенно приводит к отказу от «духа предпринимательства», принципа личной конкуренции, соревнования элит и усилению вмешательства государственного сектора в экономику, что ведет к перерождению капиталистической системы в госсоциализм. Таким образом, и либеральное общество мутирует в сторону социалистического уклада (по Й. Шумпетеру) но ведет его к этому не «пролетариат», а суперконцентрация капитала (откровенно пишет Ж. Аттали), приводящая к власти финэлиту. Это станет триумфом парамасонерских «суперпосредников».

Это нужно учесть в «органичной экономической теории», давая возможности социологическому «типу творца», но не «посредникам».

«Рост» vs «развитие». Подход к оценке результата

Ортодоксальные школы опираются на количественный «экономический рост» (увеличение производства и потребления одних и тех же товаров и услуг), когда следует его отличать «экономического развития» (появление нового, инноваций). Разница такова: «Поставьте в ряд столько почтовых карет, сколько пожелаете - железной дороги у Вас при этом не получится». (Й. Шумпетер). Концепция «экономического развития» (противопоставленная «экономическому росту») имеет большое значение, поскольку несет качественное измерение в экономическую модель и показывает значение инновационного потенциала, способного в определенных случаях компенсировать отсутствие значительного «экономического роста» или даже «ужасной рецессии».

Понятие «инновация» включает в себя: создание нового товара или его новых качеств; создание нового метода производства для данной области промышленности; открытие нового рынка, на котором данная отрасль промышленности не торговала; открытие нового источника факторов производства; создание новой организации отрасли, например, достижение монополии или ликвидация монопольной позиции.

Но нужно учитывать, что экономическое развитие не может происходить непрерывно просто потому, что новые идеи появляются не каждый день. Инновация, а с ней и экономическое развитие, носит прерывистый характер, создавая экономические циклы (Й. Шумпетер), сгладить которые можно ускорением цикла оборачиваемости денежных средств.

При этом, по большому счету, основываясь на принципе ограниченности невозобновляемых ресурсов и экологических последствиях индустриального развития, «экономический рост» (в отличие от «развития») в конечном итоге стоит рассматривать, как отрицательную характеристику, приводящую экосистему к необратимой деградации. «Мечта о бесконечном экономическом росте рано или поздно обернется кошмаром» (Н. Жоржеску-Реген).

Современная экономика основывается на конечном потребителе, принимая за аксиому «бесконечный рост». Поэтому установка на постоянный количественный «рост экономики» запустила механизм расточительного потребительства. «Приобретение - временное обладание - выбрасывание - новое приобретение…» - таков порочный круг, который стремительно ускоряется и который нужно разорвать. Но разрыв или максимальное удлинение цепи «приобретение - выбрасывание» не должно остановить развития - человек живет за счет своего труда и взаимного обмена его результатами - упор должен перейти на развитие науки, создание социальных благ и произведений искусства (М. Кеннеди).

Обе школы подходят к человеку, как константе, не учитывая его меняющееся социо-экономические возможности, дающие качественное, а не только количественное развитие (постоянный количественный рост в буддизме соответствует «ненасытности», в авраамических религиях - «алчности»). Необходимо делать упор на социальных услугах, как «этической парадигме экономики» (С. К. Кольм).

Соответственно и количественный показатель дохода на душу населения так же не является адекватной характеристикой для определения «процветания», «богатства» или «бедности» общества. Для «органической» экономики важно ввести «гуманистическое измерение» в систему экономического анализа. Вместо индекса ВВП, который является лишь количественным показателем, следует сделать акцент на социологическом измерении хозяйственных процессов, учитывая качественный показатель ИЧР («индекс человеческого развития»). Этот индекс, наряду с традиционными экономическими показателями должен так же включать в себя также уровень детской смертности, степень социального оптимизма, доступ к образованию, уровень грамотности, процентное соотношение врачей к общему числу населения и т. д. (Амартия Сен).

Национальные экономические модели

Обе «классические школы» не учитывают разницу предпосылок и культурно-религиозную взаимосвязь со специфическим типом цивилизации (Фридрих Лист назвал это «классической космополитэкономией»). Так развитие капиталистических отношений несет в себе - в секуляризированном виде - идеологический комплекс, связанный с универсализацией автономизированной «протестантской этики» английского гебраизма (М. Вебер), но его навязывают в качестве универсального учения. Марксизм в свою основу принял отношения внутри немецкого общества и национальные корни своего создателя. Но мир не столь однообразен, а космополитизм «ортодоксальных теорий» не универсален.

В качестве примера неудачного внедрения догматической марксистской модели экономики может послужить попытка «советизации» Афганистана, имеющего глубокие исламские корни и феодальный уклад общества (при том, что страна в этот период оказалась наиболее близка к успеху). Кроме религиозного, исторического, географического факторов, нужно учитывать и социологические особенности. Появление профессий внутри народов создает при известных условиях особые разновидности в народном характере, которые путем наследственной передачи переходят из поколения в поколение (Г. фонШмоллер).

А вот экономический успех Японии после Второй Мировой показывает, что групповая и коллективистская мораль может в не меньшей степени, чем протестантский индивидуализм служить основой современного экономического развития, при том, что социокультурный тип «японской модели» полностью соответствует всем признакам «закрытого общества» (Г. Пирогов).

Тоже самое можно сказать и про Китай - на сегодня наиболее успешно развивающаяся страна (кстати, «закрытого типа»), при том, что это единственная страна из G20, где банковская система является зависимой от правительства - полностью в противоположность от навязываемой либеральной догмы «независимости центральных банков».

Дальний Восток своими экономическими успехами показывают, что западная модель разделения экономического и социального, рассматривающая социальную сферу в качестве нахлебника, во многом слабее, чем модель, учитывающая многообразные связи между экономической и социальной сферой. Самая главная связь состоит в том, что первичная социализация рабочей силы происходит именно в социальной сфере на уровне семей и локальных сообществ. При разрушении этих элементов общества экономика уже не может получать дисциплинированную, добросовестную и квалифицированную рабочую силу. При этом в дальневосточной японо-китайской цивилизации четкого разделения социальной и экономической сфер до сих пор не произошло. Японская корпорация продолжает выступать не только как экономическая, но и как социальная единица - это основа «японской модели». Японские корпорации образовывают «сообщества сообществ», смыкаясь в интересах нации и государства перед иностранным конкурентом, вторгающимся в их сферы влияния, в особенности на внутреннем рынке. Отношения между ними строятся не только на чисто рыночных связях, но и на неформальных, нерыночных отношениях.

Так японская модель, с известными оговорками, несет признаки «le socialisme communautaire» - «общинного социализма» Прудона и «экономического национализма» Ф. Листа. При этом именно отступление от своих национальных правил под «пролиберальным» давлением со стороны США ввергло японскую экономику в депрессию, из которой она не может выползти на протяжении последних 20 лет, еще раз доказав тупиковость применения либеральной модели.

Влияние внешнего фактора

Обе школы совершенно не учитывают внешний фактор. Хотя еще в XIX веке (тем же Ф. Листом) был выведен закон: «повсеместное и тотальное установление принципа свободной торговли, снижение пошлин и способствование либерализации на практике усиливает то общество, которое давно и успешно идет по рыночному пути. Но при этом ослабляет, экономически и политически подрывает общество, которое имело иную хозяйственную историю и вступает в рыночные отношения с другими».

Ответом стала его знаменитая теория «автаркии больших пространств», по которой для успешного развития хозяйства государство и нация должны обладать максимально возможными территориями, объединенными общей экономической суверенности, а внутренние ограничения на свободу торговли в пределах союза были минимальны или вообще отменены. При этом для защиты от экспансии более развитых экономик должна существовать продуманная система пошлин. Этому утверждению соответствуют и определение «dйconnexion» от «мирсистемного анализа» (И. Валлерстайн, С. Амин).

Необходимость ограниченного регулирования экономики со стороны государства и ориентацией на промышленно-экономическую автаркию подчеркивали множество «неортодоксальных» экономистов, в т. ч. Дж. М. Кейнс признавал важность таможенных союзов, протекционизма и относительного «дирижизма».

Полным подтверждением этих выводом служат положение стран «третьего мира» после их освобождения от колонизации; последствия финансовых кризисов конца 90-х (Аргентина, Малайзия, Таиланд, Гонконг, Сомали и т. д.) имеющие в этом свою предтечу в начале 90-х в Японии. Основой служат политика МВФ, положения «вашингтонского консенсуса» и т.д. При защите от экспансий более развитых экономик нужно учитывать и фактор угрозы глобальных корпораций для национальных государств/таможенных союзов. ТНК могут свернуть свою деятельность, вынести ее за рамки территориального образования, начать ценовые войны или внедрение опасных технологий, что может нанести удар по продуктовой, экономической и национальным безопасностям (пример Чили и т.д.).

Отказ от создания параллельной экономической системы со странами «третьего мира», продолжение торговли по «мировым ценам», фактическое проведение политики «социал-империализма» (Ч. Гевара) финально привели страны «догматического марксизма» к краху.

«Свобода» vs «планирование»

Оставаясь в рамках рассмотрения экономических понятий (не уходя в политическую и военные сферы), необходимо перейти к взаимоотношению между «свободными рыночными отношениями» и «государственным планированием».

Логика развития либеральной экономической модели не приводит автоматически к повышению благосостояния граждан, хотя бы потому, что динамика роста спроса всегда серьезно опаздывает за ростом предложения, порождая кризис перепроизводства (Ж. Сисмонди). Последствия бесконтрольного движения капитала мы наблюдаем сейчас (и это только начало).

Напротив, тотальное планирование ортодоксального социализма, во-первых, не учитывало всего необходимого ассортимента, во-вторых, пятилетние циклы жесткого планирования не успевали за инновационным развитием, что, по мнению ряда исследований, стало экономической причиной краха социалистической системы.

* * *

[1] Любопытно, что Маркс в третьем томе «Капитала», исследуя закономерности движения фиктивного капитала, отмечал возможность выдвижения финансового капитала на передний план и подчинение производительного капитала логике этого процесса. Предвидя такую возможность, он писал о том, что процесс капиталистического производства предстает всего лишь в качестве неизбежного посредника, в качестве необходимого зла для процесса делания денег. Однако, в те времена функционирование системы, возглавляемой денежным капиталом, рассматривалось в качестве временного состояния, возможного лишь в условиях, характерных для периода конца экономического подъема. В то время немыслимо было себе представить, каких масштабов достигнет фиктивная капитализация к концу XX в.

С 30-х годов сердцевину отношений внутри либеральной модели общества составляли «фордистские отношения найма». Принципы, лежавшие в их основе, в соответствии с которыми от прироста производительности труда получали выгоду все участники трудовых отношений (предприниматели - в виде прироста прибыли, наемные работники - в форме роста заработной платы, государство - в виде увеличения налоговых поступлений), обеспечивали стабильность всего институционального здания. Эти отношения выполняли важную структурирующую роль, когда тот или иной институт признавался легитимным лишь при условии и в той степени, в какой он отвечал этой основной институциональной форме.

Начиная с 1970-х годов, отношения найма фордистского типа вступили в кризис, причины которого обнаруживались экономистами-регуляционистами (М. Агльетта, Ф. Лордон, А. Орлеан), как на национальном, так и на наднациональном уровне. С это времени объем финансовых трансакций в 70 и более раз превышает объем торговли продуктами и услугам. Эта тенденция во французской экономической литературе получила название «финансовой доминанты в источниках экономического роста». На самом деле его основой стала финансовый пузырь, канализирующий «эмиссионную ликвидность» ФРС США. Эти действия подорвали кейнсианское «социальное государство» или «государство всеобщего благосостояния».

«Регуляционисты» показывают, что либеральная модель на разных этапах своего развития применяла различные модели хозяйственной регуляции - конкурентная регуляция, монополистическая, регуляция с помощью экстенсивной, интенсивной или прогрессивной (биржевой) аккумуляции.

Кирилл Мямлин

источник http://konservatizm.org/konservatizm/theory/160210201847.xhtml

4 комментария

katehon

26 февраля 2010 в 10:53

2010-01-11 - Социально-экономические основы сопротивления новациям

просто о сложном, что делать?, модернизация россии, кризис

Игорь Бощенко разъясняет суть событий на примере начальника ЖЭКа, участкового врача и ямы на дороге....

katehon

25 февраля 2010 в 16:13

2010-02-10 - Олег Григорьев - грядет новый спад

что происходит?, кризис, модернизация россии, экономический кризис

Будущее Евросоюза — под вопросом. О.Григорьев обещает падения курса евро, цен на сырьё и фондовых рынков. Наблюдаются признаки дефляционного спада. Клуб «Лобное место», 5 февраля 2010

katehon

25 февраля 2010 в 14:46

2010-02-18 - Спад ВВП в России один из самых глубочайших в мире

экономический кризис, модернизация россии, что происходит?, кризис, В мире

Степан Демура. Санкт‑Петербург, 13 февраля 2010

katehon

23 февраля 2010 в 03:56

Политическая система современной России: симулякры и альтернативы

!!!Ахтунг!!!, кризис, что происходит?, что делать?, борьба за власть, просто о сложном, В мире

Концептуальная статья

Скопировав в 1990-е годы у Запада либерально-демократическую форму, мы наполнили российскую политическую систему совершенно иным содержанием, причем множественным, почти хаотичным, коренящимся в нашей истории, в нашем обществе и нашем опыте.

Государство-симулякр

Современная политическая система России представляет собой симулякр. По определению Жана Бодрийяра, «симулякр — это копия без оригинала». Копия с копии с копии с копии — и так в периоде, при том, что ухудшение качества приводит к почти полной утрате сходства с первоначальным объектом — на сотой ксерокопии с документа уже не только не разобрать буквы, но фантазия подсказывает само содержание образов — серое на сером может означать что угодно: телезвезду, картину Шишкина, схему радиоприемника, армейский парад. Таков симулякр — он что-то всем интуитивно напоминает, но каждому свое.

Современная российская политическая система была скопирована в 1990-е с известного оригинала — с западных либерально-демократических обществ конца ХХ века. Но на российской почве она стремительно изменилась до неузнаваемости — в этом главную роль сыграли:

институциональная инерция советского периода;
социально-политическая психология человека социализма;
интуитивные?предпочтения традиционного русского общества, чудом сохранившегося после десятилетий идеологической обработки.

Все три фактора сделали уровень помех столь значительным, что изначальная западная модель превратилась в «серое пятно на сером фоне» — пусть разных оттенков, но при желании этих оттенков можно и не различать.

Идея?либерал-реформаторов 1990-х, творцов современной политической системы России, была понятна и проста: разрушаем социализм и имитируем буржуазную демократию Запада, капитализм, рынок, гражданское общество. Но попытки воплощения этой понятной и простой идеи в жизнь столкнулись с непреодолимым препятствием: старая система не рушилась, новая — не созидалась, так как прямое лобовое копирование вообще не учитывало исторический и социальный контекст России, игнорировало глубинные тенденции русского общества, не имело никакой внятной и адаптированной к русской почве исторической модели. На все вопросы — почему в 1917 году Россия пошла за большевиками? как случилось, что после социализма мы опять возвращаемся к капитализму? почему мы всегда развивались по пути конкуренции с Западом? как объяснить самобытность русского пути развития? и т.д. — давался слишком простой, а потому неверный и неприемлемый ответ: отставание связано с «врожденной дефективностью русских, славянским рабством, косностью и склонностью к тоталитаризму, лизоблюдству перед властью». Что теперь — в новую эру демократии и либерализма — будет преодолено бравыми младореформаторами.

Такая постановка вопроса никого не убедила, и к концу 1990?х стало понятно, что на практике реформы свелись к переделу собственности, мошеннической приватизации и захвату власти прозападными циничными олигархическими кланами, установившими под либеральными лозунгами политико-экономическую, информационную и идеологическую диктатуру «новых господ», «новых русских». Формально эта система называлась «демократией», юридически закрепила демократические институты и процедуры, но содержательно представляла собой нечто в свою очередь «самобытное»: всевластие олигархов и криминалитета, крепко повязанных с административной верхушкой коррумпированного чиновничества под прикрытием прозападной городской интеллигенции, после краткого периода упоения «глотком свободы» впавшей в полную экономическую и идеологическую зависимость от новых хозяев жизни.

Это и есть политический симулякр современной России. Смотрим с одного ракурса: перед нами демократическая страна, республика — со свободой прессы, парламентом, выборами, многопартийностью, институтами гражданского общества. Смотрим с другого ракурса на тот же объект: перед нами жесткая вертикаль чиновничьей власти, опирающейся на гигантские объемы полученных — чаще всего незаконным путем — и кое-как отмытых материальных активов, сводящих на нет все свободы и права. Меняем угол зрения: перед нами традиционная для русских монархическая модель с царем-отцом во главе, всегда ненавистными боярами и покорным фаталистичным населением, больше всего любящим выбирать одно из одного. Учитываем информационный сегмент и оцениваем то же общество с позиции Интернета и телепрограмм: перед нами социум постмодерна, где раскрепощенный индивидуум энергично рассыпается на части от одного физиологического импульса к другому, плавает по сетевым ресурсам, смеется над любыми ценностными системами и не знает никаких ограничений и барьеров, упиваясь стихией планетарного глобалистского гламура, остервенелого потребления и новыми технологиями. А если мы учтем и окраины России, то к этому добавится жесткое социальное расслоение, местами напоминающее возрождение крепостного строя и даже рабовладения (примеры чему мы видели на Кавказе, и в частности в Чечне).

Бесспорно, политически Россия — не первое, не второе, не третье и т.д. в чистом виде. Но вместе с тем она есть и первое, и второе и третье, и четвертое и т.д.

Это и есть симулякр — каждый может увидеть то, что захочет, и будет всегда при этом одновременно и правым, и заблуждающимся.

Мы скопировали форму западных демократий, которая в свою очередь являлась выражением исторического содержания, исторического пути западных обществ. Но, скопировав форму, мы наполнили ее совершенно иным содержанием, причем не каким-то одним, но множественным, почти хаотичным, коренящимся в любом случае уже в нашей истории, в нашем обществе и в нашем опыте.

Такова сегодняшняя политическая система России — это фантом, карикатура, недоразумение, замаскированные под норму и даже «успех». Конечно, если считать, что и западная демократия — это какая-то бессодержательная чепуха, а вся прежняя русская история — нагромождение недоразумений и приблизительно такая же бессмыслица, как сегодняшняя Россия, не лишенная, однако, ни тогда, ни сейчас своеобразного шарма, то вполне можно поставить современной российской политической системе «зачет». Действительно, бывали времена и похуже, и пострашнее, да и у Запада столько своих проблем, что его упреки России — «что же вы, мол, черт знает что вместо демократии построили» — можно пропустить мимо ушей: пусть со своими проблемами разбираются, а мы пока «хорошо сидим». Видимо, так или приблизительно так современное российское политическое руководство и считает. Получилась, конечно, какая-то ерунда, но, может, и в этом есть какой-то высший смысл? Может быть, так и надо в России: чем нелепее началось, тем успешнее все закончится? И на помощь приходят сказки, услышанные в детстве: про печку и щуку, про скатерть и летающую ступу, про множество других милых русской душе бестолковых сценариев, приводящих героя к удачному браку и большому запасу продуктов. Это можно понять, но это не отменяет социологического определения современной политической системы как симулякра.

Гетеротелия: сколько может длиться современная политическая система?

Какова прочность этого политического симулякра? Поскольку мы имеем дело с формой, наполненной смутным и конфликтующим внутри себя разнородным и противоречивым содержанием, никак к этой внешней заимствованной форме не подходящим, то сам собой напрашивается вывод: толкни пальцем — и рухнет. Это химера, а химера — как продукт болезненного воображения — долго не длится, она рассеивается с первыми лучами утреннего солнца и здорового мышления. Этот вывод слишком, однако, рационален, чтобы сбыться в России. У нас нет ничего более постоянного, чем временное, и ничто не длится так долго и так прочно, как самое хрупкое и хлипкое. В то же время в момент гранитной?монументальности все рушится мгновенно, в пыль, без предупреждения. Поэтому с рациональной точки зрения современный российский политический симулякр должен рассосаться вот-вот, и даже странно, что он еще раньше не рассосался. А с другой, уже совсем нерациональной точки зрения, можно утверждать, что, вращаясь на месте и сопя на болоте, Россия рвется вперед. Если у нас, как говорил герой Достоевского Степан Трофимович Верховенский, «стоять укоризной можно только лежа на диване», то медведевское «Вперед, Россия!» — отличный лозунг для укладывающихся ко сну. Как знать, не начнется ли и это движение само по себе? Как, например, благодаря проблемам в чужой экономике или не зависящему ни от кого, кроме как от щучьего нашептывания или колдовских чар речной русалки, росту котировок нефти и газа? Русская мощь сегодня — это газ. Это — монументальность газа. Но газ есть нечто летучее, изменчивое, ядовитое и прозрачное. Алхимик Ван Гельмонт, который придумал понятие «газ», использовал для этого голландское произношение греческого слова «хаос». Хаос — наше богатство. Оно эфемерно, но в волшебной стране угасающего сознания это может работать. Так что мы вполне можем возразить ошарашенным американцам: «It works, buddy, it shouldn’t but it does!»

Иными словами, симулякр нашей политической системы, представляясь эфемерным, может длиться «вечно»; рационально обреченный на скорый провал, он может простоять «долго»; вопреки его ничтожности он может обрести своеобразное «величие». Это нельзя сбрасывать со счетов. Так в нашей истории иногда было, и самая что ни на есть бестолковщина возносила нас на пик исторической славы. Я не утверждаю, что всегда именно бестолковщина возносила, но иногда все же она. В науке это называется «гетеротелией», когда мы ставим одни цели, а достигаем совсем других, иногда прямо противоположных. Весь черномырдинский язык, столь хаотичный (по-голландски, «газовый») и эффективный одновременно — включая «хотели, как лучше, получилось, как всегда», — это изложение основ гетеротелии и демонстрация риторических фигур, тем более внятных и убедительных, что игнорируют рациональную логику классической грамматики и обращаются сразу по делу — к нашему бессознательному.

Альтернатива-1: диктатура формы

Глупейших альтернатив нынешней политической системе России предлагается предостаточно. У нас каждый — сам себе молодец, а в Интернете (и не только) не счесть самоуверенных блоггеров, которые не сомневаются, что знают, что надо России, и для которых «очИвидно», что «все во власти дураки» и они только одни умные. Хаос порождает хаос, в качестве побочного следствия продажи газа современная Россия кишит умниками, к которым добавляются все новые и новые дримеры и лузеры подрастающего поколения.

Рациональных и ответственных решений — то есть горизонта построения альтернативной политической системы для современной России — только два. Они логически вытекают из корректного анализа симулякра и его генезиса. Вариант первый: приведение содержания в соответствие с формой. Это — Альтернатива-1.

Это означает, что главными задачами государства и общества становятся реальная демократизация, либерализация и вестернизация, отрывающиеся от поверхности и направляющиеся вглубь общества. Такое решение предлагают как «оппозиционеры» оранжевого толка, так и определенный сегмент либералов, не порвавших контакты с властью и делающих ставку на Медведева в противовес Путину (Юргенс, Гонтмахер и пр.). Их проект заключается в том, чтобы трансформировать российское общество в соответствии с западноевропейскими и американскими канонами вплоть до его сердцевины: будучи уверены в универсальности западноевропейских ценностей не меньше, чем сами европейцы и американцы, они видят самих себя «миссионерами», обращающими «к истинной вере одичалых варваров-автохтонов», и в этом качестве им наплевать на местные обычаи; все они — лишь «требующие искоренения предрассудки». Если Запад построил чистые города и блестящие машины, одел свое население в модные костюмы и обеспечил им некоторые материальные и правовые стандарты, а также относительную свободу, то Запад есть благо, рассуждают они. Будем, как Запад, будем с Западом, будем внутри Запада или хотя бы на его окраине, сбоку припека Запада. Нынешний компромисс уродлив и противоестественен; это недоразумение, клякса, карикатура — довольно справедливо и объективно ставят либералы диагноз симулякру. На его месте надо построить новое общество — гражданское, либеральное, основанное на доминации прав и свобод индивидуума, соответствующее западным политическим системам не только по видимости, но и по существу.

Для этого надо искоренить две вещи: советское и русское. Советское — как упорное тяготение к социальной справедливости, общности. Русское — как веру в доброго царя, патернализм, социальную задумчивость и небрежение ближними и практическими делами и задачами в пользу мечтательности (в худшем случае — лени и пьяни, в лучшем — святости и подвижничества). «Россия без русских» может быть вполне внятной программой такого плана модернизации, демократизации и либерализации современного общества. Это было бы логично. Вместо «русских» она должна быть населена «демократическими». Откровеннее других об этом говорит Валерия Новодворская, наиболее рациональная, логичная и последовательная представительница либерализма в России, внешне выглядящая, однако, как тяжело больная водянкой мозга.

В двойной структуре нынешнего симулякра либералы становятся на сторону той демократической формы, которая и так наличествует. Они не требуют менять ее — это уже сделано в 1990-е. Они требуют насытить ее непротиворечивым содержанием, завершить начатое и запустить новое общество, созданное из настолько вестернизированных граждан, что они смогут стать настоящими носителями западноевропейских и американских ценностей — не в нынешнем двусмысленном и противоречивом сочетании с внутренним национальным бредом, а кристально чистыми — как в язвительном дискурсе Латыниной или шахматном взгляде Каспарова.

На первый взгляд кажется, что нам хватило 1990-х, и в ближайшее время мы на продолжение либерального эксперимента, на его вторую серию не решимся. Однако кто знает: либеральный проект «Россия без русских», без русского начала имеет одно преимущество — он формально логичен и гармонично вписывается в традиции западничества, которые в нашей истории являются устойчивой константой начиная с эпохи раскола XVII века, если не раньше. А после Петра это чуть ли не доминирующая идеология русской политической элиты. Правда, на практике в каждом периоде она остается лишь «благопожеланием», а на деле утверждается тот или иной симулякр. Это имеет простое объяснение: русские живучи и упорно сопротивляются их трансформации в нерусских или упразднению. Вот и остается, чтобы завершить начатое, покончить все же с ними вообще.

Скажете, нелогично? Куда как логично

Альтернатива-2: восстание содержания

Другим выходом из политического статус-кво является путь обращения к русскому содержанию и построение на его основе иной политической системы, отличной от той, которую мы скопировали в 1990-е. Вот с этим — даже на чисто теоретическом уровне — все обстоит намного сложнее. В этом случае нам недостаточно снова — в очередной раз — пересмотреть политическую историю, признать советский строй благом, а реформы 1990-х — гадостным заблуждением и вернуться к социализму. Социализм стоит на крови, пассионарном рывке и жесткой диктатуре фанатичной элиты. Ничего подобного в нашем обществе нет. А просто вернуться к тому, что родилось, пожило и умерло, невозможно; надо рождать заново, а для этого надо любить, желать, излучать интенсивную энергию исторической созидающей страсти. Симулякр ничего породить не может, это бледная немочь.

Еще сложнее вернуться к Российской империи, досоветским временам. Сословное общество с религиозной доминантой, жестким расслоением, наследственными имениями, крестьянской общиной, ранним народным «старообрядческим»?капитализмом сегодня еще дальше от нас, чем советские времена. И даже если мы присвоим этим периодам положительное значение по контрасту с либеральной политической моделью 1990-х, этого будет слишком мало, чтобы получить готовый проект. Тем не менее у нас есть хотя бы чисто теоретическая конструкция, подсказывающая, что делать в такой ситуации. Если либерал-демократическая западническая форма диссонирует с автохтонным содержанием, с русскостью, с целым спектром уклоняющихся от западной модернизации, самобытных сторон русского общества (включая его полиэтнические составляющие — как правило, еще более архаичные), то следует предложить другую форму — не либеральную, не капиталистическую, не рыночную, не западническую, которая соответствовала бы структуре этого содержания. Это и было бы настоящим преодолением 1990-х.

Мысль в этом направлении должна быть полностью свободна от всех западно-центричных предрассудков. Для нее не должно быть никаких аксиом и очевидностей. Никакого заранее сделанного выбора: демократия, права человека, индивидуум, рынок, частная собственность, светское право, свобода, пресса, парламент, президентство, конституция, равенство, многопартийность — все гаджеты глобального Запада могут быть поставлены под вопрос, осмыслены заново, с русских позиций. Быть «поставленным под вопрос» не значит обязательно быть «отброшенным», «отвергнутым», «низринутым». Может быть, совсем нет, но, может быть, и да. Если мы пойдем по пути выстраивания политической системы в соответствии с силовыми линиями русского общества — именно такого, какое оно есть, а не каким его хотят видеть реформаторы и модернизаторы-западники, — мы будем творить, а любое истинное творчество имеет дело с ничто, с чистым листом, с ужасом — и, в частности, ужасом натворить что-то не то…

В отличие от либералов, которые действуют по жесткой программе и критикуют нынешний симулякр с понятных и давно обоснованных западнических позиций, сторонникам Альтернативы-2 нельзя опереться на что-то конкретное, нельзя сделать перевод с американского учебника экономики, политологии или социологии и сказать всем: «Вот она, абсолютная истина, выучите это и поступайте, как здесь написано; это — всё». Для Альтернативы-2 эти учебники надо еще написать. Но учебники пишутся в последнюю очередь, когда великие философы и деятели культуры уже свое отработали и создали здание цивилизации, только тогда приходят систематизаторы, энциклопедисты и компиляторы, сводящие все до уровня руководства, хрестоматии или словаря. Так что Альтернативе-2 явно пока не до учебников.

Здесь важно хотя бы нащупать первые силовые линии того, какой могла бы стать русская форма, русская политическая система.

Есть в русском начале несколько свойств, почти безусловно признаваемых всеми. Русские:

мечтательны;
социальны;
терпеливы, выносливы;
покорны власти;
любят большое пространство;
считают себя великим народом;
верят в лучшее;
легко уживаются с другими народами или интегрируют их в себя.

Русская политическая система должна давать этому выражение, и, следовательно, это должна быть:

идеократия, то есть система, ставящая над государством и обществом высший духовный, религиозный или философский идеал;
социально ориентированное государство (возможно, какая-то версия народного социализма);
тягловое общество, понимающее труд как обряд и религиозный долг;
патерналистская система власти, основанная на метафоре отца, а не менеджера;
империя, объединяющая бескрайние просторы;
мессианская общность, где народ осознает себя носителем миссии;
культура с ясно очерченным образом будущего;
политическая система полиэтнического характера, открытая для принятия в себя различных этносов.

В том, что мы обрисовали, нет ничего нового. Все это так или иначе, в том или ином сочетании мы встречаем в реальности русской истории, и в каком-то смысле так мы и понимаем политику, общество, государство сегодня. Здесь легко можно узнать и Киевский период, и Московский, и Романовскую империю, и СССР, и наше сегодняшнее понимание того, что и как должно было бы быть. Остается лишь подобрать этим силовым линиям современные формы и соотнести их с тем, что имеем в настоящий момент. Это легко сказать, но не так просто сделать. За каждым понятием, каждым словом, каждым свойством стоят горы текстов, книг, документов, исторических справок, правовых кодексов и уложений. Но глаза боятся, а руки делают. Трудно — не значит невозможно. Конечно, сложнее, чем Гонтмахеру перевести пособие по менеджменту, но все же вполне доступно для русского ума и русской воли.

Не собираясь забегать вперед, я не хочу настаивать на том, что перечислил все главные особенности возможной русской политики или что все из перечисленного — аксиомы. Это лишь иллюстрация. Серьезный разговор об Альтернативе-2 — не дело одной вводной статьи. И это также не дело одного автора — эта задача по плечу поколению, школе, армии, хотя бы отряду русских, желающих построить свою политическую систему.

2012-й и политическая система

В контексте президентских выборов-2012 напрямую вопрос о политической системе России не затрагивается. Это может решиться и в духе статус-кво, то есть в формате симулякра, но может — при определенных обстоятельствах — приобрести и обостренный характер столкновения альтернатив. Я не берусь предсказать, как оно случится — тише воды, ниже травы, или уже не «тише» и не «ниже». Если «тише воды», то не произойдет ничего. Решат, что Медведев, — будет Медведев; решат, что Путин, — будет Путин. Кто решит? Само как-то решится, «демократически». А если само решится, то и дальше, после 2012-го, так все и покатится — то ли на минутку, то ли навечно.

А что, если не так гладко? В таком случае система-симулякр грозит распасться на две составляющие. Набор может быть таким: Медведев как Альтернатива-1 (Гонтмахер — Юргенс) против Путина как статус-кво (как есть), а может быть, даже и Медведев как Альтернатива-1 (снова Гонтмахер — Юргенс) против Путина как Альтернативы-2 (русский путь).

Во всех случаях, и даже в еще не описанных нами ситуациях, победу одерживает «Единая Россия» как надежный и фундаментальный резервуар политической невнятности, который можно наполнить чем угодно, а можно, как сейчас, не наполнять ничем.

Это чисто теоретическое предположение, и прогнозы распада нынешнего политического фантома слишком часто оказывались опровергнутыми. Может быть, чтобы волки наконец-то пришли, стоит прекратить по каждому случаю и при каждых выборах истошно вопить: «Волки! Волки!» Хорошо, пусть не волки. Пусть инерциальный сценарий будет всегда. Убедили.

Трудно сказать, будет ли для России благом, если в 2012-м вопрос о будущей политической системе в России или о дальнейшем сохранении настоящего симулякра встанет со всей остротой. В любом случае представляется, что об Альтернативе думать необходимо, а так как об Альтернативе-1 все, в общем, продумано и остается только строго выполнять указания из Вашингтона, то стоит сосредоточиться на Альтернативе-2, на русской Альтернативе, независимо от того, дойдут ли до нее руки в 2012-м или нет. Даже если никогда не дойдут, мы должны и будем думать о ней исходя хотя бы из верности нашей истории, нашему прошлому и самым высоким, и не симуляционным, а поистине героическим деяниям наших предков, оставивших нам великое наследие, которое мы в очередной раз, увы, некрасиво проматываем.

Александр Дугин

источник тут

5 комментариев

katehon

23 февраля 2010 в 01:44

Модернизация против рынка

социология, что делать?, кризис, В мире

Что-то где-то как-то приблизительно так

Михаил Ремизов, президент института национальной стратегии:

Модернизация – это тема, которая появилась в нашей публичной повестке не с приходом президента Медведева. Это тема, которая идет с конца 80-х - начала 90-х годов, причем, во многом с повторяющимися лейтмотивами, потому что на рубеже 80-х – 90-х идеология перемен, вот, ну, частью, по крайней мере, каких-то публицистов и политиков интерпретировалась, именно, как идеология модернизации. И, вообще, западная концепция модернизации очень легко легла на пропаханный советским историческим материализмом пласт нашего общественного сознания. Потому что, ну, в конечном счете, идеология модернизации - она была пародией или ответом на идеологию построения социализма. Капитализму, на рубеже 50-х – 60-х годов, было важно показать, что он тоже является идеологией определенной, осмысленной, целенаправленной трансформацией, а не только системой, которая существует сама по себе благодаря саморегулирующимся рынкам. То есть, что он является не только идеологией, то есть, системой, которая стабилизирует существующую реальность, но он является и утопией, то есть, концепцией, которая способна эту реальность трансформировать, системно трансформировать. И вот этот вот утопический элемент капитализма был выражен концепциями модернизации, поэтому, когда собственное идеологическое кредо, так сказать, Страны Советов, рухнуло, обнулилось, концепция модернизации была тем немногим, за что обществоведы и уже слушающие их, так сказать, политики, ухватились. Поэтому, в общем, тема звучит, действительно, давно. Любопытно то, что сейчас к ней произошло возвращение, потому что дискурс реформ, как таковых, он оказался слишком дискредитированным.

Сегодня уже слово реформа вызывает настороженность у самых разных общественных слоев. Лозунги рынка и демократии тоже уже не греют сердце, как это было в 80-ые – 90-ые годы, сами по себе. Поэтому сегодняшнее, вот это вот, возвращение темы модернизации является попыткой оживить тот же самый импульс власти, верховной власти, к трансформации общества, который существовал и в 80-ые и в 90-ые годы, и который, сегодня существует точно так же, просто уже на совершенно другом этапе. Я бы сказал, что в устах власти этот лозунг лучше многих других. Лучше многих других, потому что есть слова, которыми просто можно жонглировать, но я полагаю, может быть, немножко наивно, что слова, объективно, к чему-то обязывают. Лозунг модернизации – он тоже имеет собственную логику, и, в этом смысле, надеется, что сказав «а», система, скажем так, обобщенно, вынуждена будет говорить «б» и «ц». И, в общем-то, задача различных групп политизированной интеллигенции состоит в том, чтобы предложить после «а» свои «б» и «ц». И, конечно, варианты продолжения это расшифровки лозунга модернизации, они различны, и отсюда, действительно, общественная дискуссия, которая в политизированной интеллектуальной среде заметна. Какую логику в концепции модернизации мне представляется важным воссоздать? Прежде всего, модернизация – это целостный подход к обществу, это подход к обществу, который исходит из того, что технологии и инновации не растут на дереве, они не возникают сами по себе, они возникают в социуме. И вопрос не в технологиях и инновациях, как таковых, а в обществе, которое способно их производить и использовать. То есть, первое – это комплексность подхода к обществу, которой очень часто не хватает в управленческой культуре, потому что управленческая культура поражена экономикоцентризмом. Надо понять, что идеология модернизации – это прямой антоним неолиберализма. В том смысле, что экономика модернизации категорически возражает против экономико - центричного и рыночно - центричного подхода. Она говорит о том, что и здоровый рынок и здоровая модель экономического роста возможны только в здоровом обществе. В обществе, которое…, а что такое здоровое общество? Это общество, которое является работающей системой самовоспроизводящихся институтов. Институтов, которые производят, во-первых, полноценного человека, гражданина, которые социализирует его, и которые производят устойчивые социальные связи, основанные, в том числе, и на солидарности, и на доверии людей друг к другу, а это уже предполагает, понимаете, очень много вещей и помимо рынка, и помимо даже чисто, скажем, так, правовых функций государства. Неолиберализм, конечно, не отрицает, что, для того, чтобы рынок существовал нужно право, нужна здоровая судебная система, хотя, почему-то в 90-ые годы об этом часто забывали, но помимо права, нужна, прежде всего, эффективно работающая система национализации на основе национальной культуры. Потому что, в принципе, в современном обществе, в обществе модерна, нет другого способа производить здорового качественного человека, кроме как производить его на основе национальной высокой культуры. Причем, разумеется, любая высокая культура находится в диалоге с другими культурами, она не является изоляционистским коконом, да, и это один из маркеров высокой культуры, она является мировой, но она является и национальной.

Культура – это столь же важный атрибут модернизации, как и экономика. Здесь можно сказать и о политической системе, где тип общества модерна предполагает, конечно, движение от, скажем так, феодальной, что ли, модели власти. Феодал ведь владеет землей и прикрепленными к земле людьми, а политическая власть построена совершенно по-другому. Политическая власть – это определенные отношения представительства. Такая власть, основанная на представительстве, может быть и довольно диктаторской, она может быть необязательно лучше, потому что власть феодала может быть гуманной и, скажем так, необременительной для человека, но власть представительная, она все-таки имеет внутреннюю тенденцию к демократизации. Демократизация на базе феодальной власти невозможна, поэтому, все-таки она имеет тенденцию к тому, чтобы решения, касающиеся большинства, принимались с участием большинства. И это политический аспект модернизации, то есть, модернизация – комплексный подход к обществу, дальше модернизация – это подход к обществу, который предполагает, что его субъектом и, в каком-то смысле, продуктом модернизации является нация, является определенное сообщество граждан, солидарных друг с другом, объединенных общей культурой и объединенных общим проектом будущего. То есть, это, кстати, оправдывает и консервативные элементы модернизации, они присуще и в самой теории модернизации изначально, потому что вненациональные, скажем так, становление общества модерна, является скорее патологией, чем нормой. Прежде чем создать передовое общество, нам нужно создать здоровое общество. К сожалению, нынешнее российское общество я таковым не воспринимаю и, боюсь, оно таковым и не является. Те институты, те механизмы социализации, которые как раз и должны отвечать за здоровье общества, они не справляются со своей функцией в полной мере, поэтому первое дело модернизации – это реконструкция и ремонт вот этих вот социальных систем, социальных машин.

источник

2 комментария

katehon

14 февраля 2010 в 00:18

Кризис перешёл в политическую стадию

кризис

http://www.nevex.tv/video/2004

Россия до и после Калининграда. Игорь Бощенко. Клуб «Лобное место», Москва, 5 февраля 2010

6 комментариев

katehon

14 февраля 2010 в 00:15

Между молотом и наковальней? Нет, между хреном и редькой...

кризис

http://www.nevex.tv/video/2007

Нам приходится выбирать между хреном и редькой...

Максим Калашников о Калининграде и не только... Клуб «Лобное место». Москва, 5 февраля 2010

katehon

13 февраля 2010 в 23:16

Жирик-то опять отжёг!

экономический кризис, что делать?, кризис

Жириновский часто вызывает улыбку, а вот на этот раз не смешно.
Совсем.

14 комментариев

katehon

10 февраля 2010 в 15:20

Кредит доверия / Вторник, 09.02.2010: Михаил Хазин, экономист

кризис, просто о сложном, экономический кризис, В мире, Для всех

Сегодня разговор на общие темы. Про зависимость экономики от политики и наоборот.

стенограмма

...

А.ОСИН: 23 часа и 6 минут. Здравствуйте. Михаил Хазин у нас в эфире, приветствую вас этим поздним вечером.

М.ХАЗИН: Добрый вечер.

А.ОСИН: Алексей Осин у микрофона, Николай Котов за звукорежиссерским пультом. Но мы тут сговорились продолжить полемику, которая началась, кстати, с участием все тех же персонажей. Я попал, по-моему, в прошлый или позапрошлый вторник на вашу речь, скажем так, ваш рассказ о причинах дефолта и персональных виновниках этого мероприятия. Так вот, насколько я понимаю, был ответ на эту передачу, она не осталась неуслышанной. Что произошло?

М.ХАЗИН: Да. (смеется) Я телевизор не смотрю обычно, а «Познера» вообще не смотрю – я не видел ни одной передачи. Но тут донесли, что в воскресенье, интервьюируя Кудрина, Познер его спросил, вот, правда ли, что он является одним из организаторов дефолта, как сказал в «Эхо Москвы» Михаил Хазин. Ну, Кудрин, естественно, ушел в несознанку и начал объяснять, что «вот, мы когда пришли за год до дефолта, все уже было сделано». Ну... Как это? «Поздравляю вас, гражданин соврамши». Ну, это, впрочем, и понятно.

А.ОСИН: «Все было украдено до нас»? Он попытался в этом выступить?

М.ХАЗИН: Да-да-да. «Все было украдено до нас». Нет, на самом деле, я просто самолично писал докладную записку президенту Ельцину, собственно. С этого началось экономическое управление, нам поручили летом 1997 года разобраться, что же, все-таки, происходит в российской экономике. И мы написали честно к октябрю 1997 года, что если не девальвировать рубль до Нового года, то где-то к концу лета – началу осени 1998-го нас неминуемо ждет дефолт. И в этом смысле сказки о том, что вот, типа, мы все сделали, мы все спасли, чуть было не спасли, но нам не дали низкие цены на нефть – это, по меньшей мере, наивно.

Кроме того, нужно учесть, что низкие цены на нефть уже были. Я хорошо помню, как была создана комиссия совместная правительства и администрации, которая должна была думать что делать с крайне низкими ценами – а тогда цены на нефть были ниже 10 долларов за баррель. Я это хорошо помню, потому что, как бы, организационными, ну, грубо говоря, ответственными секретарями комиссии от правительства был тогда министр топлива и энергетики Кириенко, а от администрации был я. И мы обсуждали с Кириенко, сидели, думали, а чего тут можно сделать? Тут так, тут сяк. Я довольно много тогда занимался, мы изучали инструкции по уплате акцизов, которые, кстати, тоже Министерство финансов писало. Пришли к выводу, что там можно без изменения законодательства и даже не принимая постановления правительства, просто изменение инструкции Минфина и Госналогслужбы. Тогда Госналогслужба была вне Минфина, она была отдельной организацией. Можно было что-то там сделать.

Поэтому это неправда. Ну а кроме того нужно еще учесть, что есть еще формат...

А.ОСИН: Извините, я вас так понял, что он не внял вашим рекомендациям или идеям, и не сделал того, что можно было сделать?

М.ХАЗИН: Да. Он не сделал того. Ну, правда, на самом деле, нужно прямо сказать, что...

А.ОСИН: Так нет, это ж разные вещи: привел к дефолту или не смог предотвратить дефолт. Или нет?

М.ХАЗИН: Ну, тут есть разные вещи. Политика, которую организовала команда, в которой Кудрин был важным участником, привела к дефолту. Попытка ее изменить – наша.

А.ОСИН: А в чем она заключалась, в двух словах?

М.ХАЗИН: Нужно было провести плавную девальвацию рубля до начала 1998 года. И тогда бы все было бы нормально, ну, относительно. Вторая вещь, которую они сделали, это уже просто чистая техника. Это то, что они вместо того, чтобы просто напечатать рубли, выплатить уже существующие транши ГКО без новых... Разумеется, была бы инфляция по рублю, была бы девальвация рубля, но она и так произошла, инфляция и девальвация. Вместо этого они объявили суверенный дефолт.

Сделано это было по очень простой причине – им нужно было вытащить из-под удара близкие им коммерческие банки, которые были в обязательствах перед западными банками, точнее сказать, перед несколькими американскими банками, которые играли на рынке ГКО. Отметим, что рынок ГКО был очень специфический, там было очень мало иностранных банков – в основном, они были американские. Других туда затащить не удавалось, и вполне понятно почему – потому что инсайд там процветал и все участники прекрасно знали, что, в общем, можно и нарваться.

А.ОСИН: Ну, то есть такие, договорные матчи, да?

М.ХАЗИН: Да-да-да. Причем, действительно, было не секретом, что ряд руководителей наших финансовых, прежде всего называлось имя некоторых руководителей Центрального Банка, очень активно сами играют на рынке ГКО, получая довольно значительную прибыль.

А.ОСИН: Ну, то есть, насколько я понял, опять, по-обывательски спрошу вас, вот, был выбран вариант «Фиг вам», то есть «Мы вам ничего не отдадим» - это первый. А второй был, долги снизить плавно путем увеличения...

М.ХАЗИН: Нет, вариант был такой. Вместо того, чтобы заставить платить тех банкиров, которые на этом наживались и которые бы начали предъявлять претензии к тем чиновникам, которым они отдавали часть прибыли, вместо этого была сделана система, отказ платить, банковский дефолт.

А.ОСИН: Вот я и говорю: «Мы не будем платить».

М.ХАЗИН: «Мы не будем платить», но в результате значительную часть этого оплатили вкладчики. То есть фактически пострадали люди. И потом еще пострадал тот бизнес, который не входил, как бы, в близкое окружение этих самых младореформаторов.

А.ОСИН: Но если инфляция была бы большая, то они бы тоже пострадали. То есть их вклады обесценились бы. Правильно или нет?

М.ХАЗИН: Она и так была большая. Но если бы так, то граждане, увидя, что высокая инфляция, могли бы, например, поменять рубли на доллары и потерять меньше. Они были лишены такой возможности. Их рублевые счета были заморожены, а по долларовым счетам им, в конце концов, вернули деньги, но рублями по старому курсу. Ну, там были разные варианты, но в общем и целом это такая операция. Ну, это понятно: вот эта связка ГКО-валютный коридор. Я напомню, что валютный коридор ввела как раз команда молодых реформаторов, когда в октябре 1995 года пришел, стал председателем Центробанка Дубинин. Вот, после этого они сразу же устроили быстро валютный коридор и стали очень активно накручивать пирамиду ГКО.

А.ОСИН: А что, неприближенные к власти банкиры и бизнесмены – они что ж, не знаю, что нельзя играть в азартные игры с государством? Я же банальность просто говорю.

М.ХАЗИН: Ну, у них были такие доходы, что они, в общем, считали, что... А потом они четко понимали: их спасут свои же ребята.

А.ОСИН: Это «свои». А те, кто пострадал в итоге?

М.ХАЗИН: А те, кто пострадали, ну, как бы, они рисковали. Грубо говоря, получали 50%, там, 30% в месяц была доходность. Ну, если 2-3 года так получать, то потом можно плюнуть и уехать там...

А.ОСИН: Я даже со своими мизерными копейками не пойду в банк, который предлагает мне такой доход.

М.ХАЗИН: Вы понимаете, это принципиальная разница. Вы, как бы, человек, ну, грубо говоря, человек честный, сразу чувствую здесь какую-то грязную историю. А человек, который ищет грязную историю, на которой можно заработать, тут же туда и прибежит. Это совершенно естественная и понятная ситуация. То есть в этом смысле, ну, как бы, нужно отдавать себе отчет, что эти люди, придя к власти, все-таки, решили, что власть – это способ заработать деньги. Вот, они не понимают, что власть – это совершенно другое. И, к сожалению, как были по психологии младшими научными сотрудниками, которые не понимают, что такое власть, так и остались, в общем-то, до сих пор.

Причем, там есть еще целая куча вопросов, на которые нет ответа. Что было с последним траншем денег МВФ, который к нам поступил? Точнее, не поступил? Ну, утверждается, что он на территорию РФ так и не попал. Правда ли, что основными игроками на рынке ГКО были как раз те банки, в которых ЦБ держал резервы? Почему не были наказаны? А список был, и в этом смысле ФСБ работала абсолютно чисто, вся информация была. Почему не были наказаны чиновники, которые играли на рынке ГКО? Ну, дальше там много-много, вопросы-вопросы-вопросы.

Причем, на самом деле, ведь, идиотизм в чем состоит? Ведь, они же сами создали... Ну, нужно при этом учесть, конечно же, тут очень мощный американский след. Не секрет, что тогда в 1995 году идея валютного коридора была, очень активно лоббировалась некоторыми американскими банками, которые там потом очень активно играли на этом рынке. И вполне конкретные люди из руководства, там, Министерства финансов США тоже в этом явно совершенно участвовали. Ну, вот, не зря же некоторые эксперты называют администрацию Клинтона и, соответственно, ту ее часть, которая работает сегодня с Обамой, клептократическими. Это же не просто так.

Но самое неприятное во всем этом состоит в том, что... Вы понимаете, любая организация, любая элита – ее авторитет определяется теми целями и задачами, которые она ставит. Вот, если она ставит целью развитие, а можно было конкретно не любить Сталина или, там, Ивана Грозного.

А.ОСИН: Петра Первого.

М.ХАЗИН: Или даже Петра Первого, который, конечно, в этом смысле резко выделяется на общем фоне своей кровожадностью. Но у них были цели и задачи, которые они реализовывали. И, в общем, та цена, которая была заплачена, ее можно объяснять, что, вот, мы заплатили столько-то, но получили столько-то. Но когда плата есть, а результатов нет, ну, согласитесь – вот я уже про это объяснял – можно много...

А.ОСИН: Так, цели же нет. Цель – заработать.

М.ХАЗИН: Совершенно верно. Вот, можно много рассуждать на тему о том, какие кровожадные люди были, которые в 30-е годы строили город Норильск и еще чего-то. Там люди умирали, еще чего-то. Но они понимали, что они делают: они это делают для того, чтобы государство развивалось и чтобы люди в этом государстве жили лучше.

А.ОСИН: То есть одни жили, а другие не жили совсем.

М.ХАЗИН: Да. Дальше начинаются сложные рассуждения, можно ли назвать извергом хирурга, у которого, как бы, в руках умирает каждый десятый больной?

А.ОСИН: Нет, ну, если он, извините, начинает делать операцию с целью сделать его здоровым, тогда, конечно, он не виноват. А если он изначально 3-х больных режет, чтобы один жил хорошо – у одного берет печень, у другого почки, у третьего сердце.

М.ХАЗИН: Это понятно. Но я-то имею в виду немножко другое. Вот, врач, хирург. У каждого хирурга есть свое личное кладбище, ну, если он там только не пальцы разрезает. Так вот, вопрос: если мы – абстрактные поборники, общечеловеки, то мы должны сказать «Этот сволочь и гад, он убил 30 человек, потому что если бы он не начал резать, они могли бы еще какое-то время пожить». С другой стороны мы можем сказать: «Он спас, вытащил с того света 1500 человек». Вот, надо четко совершенно понимать, что человек, который хочет добиться результата, там, вытащить 1,5 тысячи человек, он должен брать на себя ответственность.

А.ОСИН: Но это опасная у вас философия.

М.ХАЗИН: Это не опасная философия.

А.ОСИН: Ну вот, смотрите. То, как развивалась планета целиком, вот то, на что мы потратили, сталинский режим потратил 20 век, тратилось 300. Вот вся и разница. Но за 20 лет за эти результаты заплачено миллионом человеческих жизней. Я считаю, что это не адекватная цена. Вы считаете, что была поставлена цель.

М.ХАЗИН: Нет, еще раз говорю, я сейчас не говорю о том, адекватные или не адекватные. Я просто говорю о том, что, в принципе, такого рода вопросы ставить можно.

А.ОСИН: Но если залезть на гору и по черепам, тогда да. Вот, у меня цель – залезть на гору.

М.ХАЗИН: Это вопрос. Нет, тут цель не залезть на гору, тут другая цель. В Российской империи на протяжении 200-300 лет каждые 2-3 года был тяжелый голод, умирали десятки, сотни тысяч человек. От голода. Последний голод в СССР был в 1947 году, был сильный неурожай и последствия войны. После этого голода не было. Вопрос: чья эта заслуга? Ну, и так далее, и тому подобное. То есть я еще раз повторяю, спорить можно много, что есть цена. Я уже объяснял, что можно ли считать ценой, как бы, священное право частной собственности, 2 миллиона человек, которые умерли во время Великой депрессии в США от голода. Ну вот, как бы, считайте. Они топили зерно в море, чтобы цены не падали ниже.

А.ОСИН: Ну, это известно, да.

М.ХАЗИН: Вот это проблема, которую можно решать. Хотя, Обама, который в этом смысле ответственный политик, он и говорит: «У нас были сложные моменты, имея в виду в частности Великую депрессию, по вполне понятной причине, ассоциации слишком очевидные. Но сегодня не время их обсуждать». А, вот, в данном конкретном случае, когда мы говорим о Норильском Никеле или еще чего-то, можно спорить, были ли оправданы те жертвы, которые были сделаны, для достижения той цели, которая была достигнута, скажем, в 70-е годы? Но уж точно эти жертвы не оправдывали то, чтобы некоторые молодящиеся джентльмены ездили с кучей барышень в Куршавель.

А.ОСИН: Тут совершенно я с вами согласен. Абсолютно.

М.ХАЗИН: Вот, надо четко совершенно это понимать. Вот, в этом смысле некоторые вещи, которые были сделаны в 90-е годы, заведомо преступные. То есть люди, которые приватизировали Норильский Никель, это люди, которые плюнули на могилы тех, кто там похоронен.

А.ОСИН: Ну, да. Просто это разные вопросы. Сталинское наследие и 90-е годы – это разные преступления.

М.ХАЗИН: Это разные преступления. Но я просто хочу сказать, что есть разный уровень обсуждения проблем. Но если уж мы в одном месте начали поднимать уровень морали и нравственности, то нужно их поднимать и в другом. И вот это самая страшная вещь, которая была сделана. Я уже много раз говорил, что главная проблема наших реформаторов 90-х годов состояла не в том, что они там были, что кто-то был клептоманом, кто-то был идиотом или еще чего-то. Везде всегда кого бы в какую бы ты группу не взял, среди них есть люди вороватые, среди них есть люди глуповатые. Проблема в другом – они оказались несоответствующими той задаче, которая стояла перед страной. Ну, вот, грубо говоря, у вас задача: вы должны найти в стране и вырастить человека, который должен пробежать 100 метров за 10 секунд. Ну, я не говорю про то, что в нашей стране уже очень давно не было такого человека. Ну, хорошо, пускай 800 метров...

А.ОСИН: Такой есть.

М.ХАЗИН: Борзаковский, да. Совершенно верно. Ну, а вы вместо этого берете какого-то увальня провинциального и говорите: «Ну да, он зато наш человек».

А.ОСИН: Не, в этом смысле я вас понял, конечно.

М.ХАЗИН: Вот. Ну, собственно, на этом, я думаю, предварительную часть – у нас осталось не так много времени – давайте на вопросы хотя бы на какие-нибудь ответим.

А.ОСИН: Ну вот, честно говоря, то, что я нашел сегодня. Владимир Владимирович Путин, председатель правительства сказал, что не видит оснований для того, чтобы коммерческие банки держали ставку ипотечного кредита на уровне 14%.

М.ХАЗИН: То есть он хочет больше или хочет меньше?

А.ОСИН: Нет, ну, разумеется, меньше. И основание, наверное, такой высокой ставки, из-за чего об этом отчасти говорили. И вы знаете, я вот что хочу вас спросить. Вот, ваше мнение? Вот, кстати, в свете того разговора, который вы сейчас ведете. Вот, на взгляд Путина, может быть, и на ваш тоже это неоправданно высокая ставка, из-за этого все стоит. Что нужно сделать? Либерально-рыночными какими-то механизмами пытаться не получается. Что, каленым железом, железной рукой? Что делать?

М.ХАЗИН: Нет. А понимаете, в чем дело? Что значит «железной рукой»? Для того чтобы железной рукой банк дал деньги, ему эти деньги нужно дать. А у банка позиция простая: «Если вы даете мне деньги на 50 лет, вы, государство, я их буду отдавать в ипотеку хоть под 2%. Ну, хорошо, ладно, инфляция у нас сейчас 8% - под 9% буду давать. Мне не жалко. Но у меня есть риски. Сегодня я беру деньги на полгода, и в том случае если я дам их кому-то на 30 лет, да он, может быть, вернет через 30 лет, а мне через полгода надо возвращать депозит, привлекать новый. А если он не привлечется или привлечется под ставку бульшую? И что делать?» А, вот, делать так, чтобы у банков были длинные деньги, это политика государства. Это макроэкономическая политика и об этом много говорилось в 90-е годы и сейчас.

А.ОСИН: Ну, тогда вопрос такой. Как вы считаете, вилка между инфляцией и вот этой ставкой – она должна быть какая в современных условиях? Вот, она нормальная 5%?

М.ХАЗИН: А чем меньше риски, тем меньше может быть эта разница.

А.ОСИН: Но риски-то – это субъективное мнение банкира?

М.ХАЗИН: Нет, почему? Они оцениваются достаточно легко. Имеется статистика. Статистика невозвратов, статистика, соответственно, обмена вкладов и т.д., и т.п. У вас экономическая ситуация ухудшилась, конъюнктура, граждане стали из банков забирать деньги. А у банков денег нет, потому что они в ипотечных благах. Организуйте рефинансирование ипотеки настоящее, качественное. Ну и так далее, и тому подобное – там очень много, чего можно сделать. Можно сделать!

Тут есть еще масса проблем. Если вы выдадите слишком много ипотечных кредитов, то нужно увеличивать объем строительства.

А.ОСИН: Ну, у нас, говорят, стоит построенное, но непроданное.

М.ХАЗИН: У нас стоит построенное, но непроданное, потому что оно очень дорогое. Гражданин сегодня не будет покупать. Сегодня в Москве реально продаются однокомнатные квартиры. Уже с двухкомнатными проблема, более высокие вообще не продаются. Ну, нету у людей денег – ну, что вы с ним будете делать? И они не могут брать эти кредиты, потому что они эти деньги, в принципе, не могут вернуть. Вот, по такой цене. Давайте строить дешевые. Можно строить дешевые! Ну, возьмите какое-нибудь Солнцево и какой-нибудь городишко, который на таком же расстоянии от центра Москвы, но не в Москве. Там квартиры будут в 3 раза дешевле, ну, в 2. Не принципиально.

То есть на самом деле вся проблема состоит в том, что в нашей стране отсутствует более-менее стратегия макроэкономическая. Это принципиальная политика. В бытность работы в Экономическом управлении, я просто выколачивал. 3 раза президент Ельцин давал правительству поручение подготовить программу структурной перестройки экономики и промышленной политики. Но тогда хоть у правительства была среднесрочная программа. Начиная с 2000-го года, с 1999-го, у правительства вообще нету среднесрочной программы, никто не знает, чего оно делает. Вот, цель у него какая через 3 месяца? Через полгода какая цель? Через 2 года какая цель?

У нас написано там: «В 2020 году построить коммунизм». Замечательная цель, благая. Все «за». Как вы это будете делать? Как вы добьетесь результата? Отдайте себе отчет, ребята, что цена на нефть, в среднем, будет падать. И не может не падать, потому что кризис продолжается. Ну и так далее, и тому подобное. Я уж не говорю про то, а отчеты их? Вы уж меня простите, вот, в наших неоконовских обзорах, в последнем обзоре мы смотрели статистику. Понимаете, каждая конкретная цифра из тех, что выдает правительство, может быть и верная. Но уже любые 2 которые вы взяли, они уже одновременно верными быть не могут. Ну, ребята, ну, вы хоть чуть-чуть-то поработайте, хоть согласуйте те цифирьки, которые выдаете. Ну, также нельзя, в самом деле.

А.ОСИН: Действительно. И, кстати, меня тут: «Осин, вы все бьетесь за право умереть в теплой кровати. Вы все равно умрете, какая вам разница где?» Ну, тут из интернета, поэтому, будьте любезны, подписывайтесь лучше сразу, потому что ситуация такая, что вы длинные сообщения пишите, а доходит только половина.

М.ХАЗИН: А почему, собственно, это плохое право умереть в теплой кровати?

А.ОСИН: А я, в общем, и не бьюсь особенно.

М.ХАЗИН: Ну, не важно, ладно – это шутка глупая. Давайте дальше. (все смеются)

А.ОСИН: Так. «Цена – жизнь страны. Есть система, выживающая за счет разнообразия, и есть за счет продуктивности».

М.ХАЗИН: Это я не понял.

А.ОСИН: Вот, я тоже, да.

М.ХАЗИН: Это очень умно, да, но, видимо...

А.ОСИН: Красиво. «Уважаемый Михаил, подскажите простому человеку, в чем копить деньги?» Ну, раз уж...

М.ХАЗИН: Ну, столько раз обсуждали, что я уже говорил: если надолго, то золотые монетки. Если коротко, то пакет валют разных – евро, доллар, франк швейцарский, юань, если есть возможность.

А.ОСИН: Но тебя зацепила, вы знаете? Ну, потому что вы довольно-таки по лезвию бритвы ходили в первой половине программы, ну вот то, о чем сказали. «Правомерно поставить вопрос, - пишет Закир из Сибири, - и так: если бы не Сталин и его жесточайшие меры, то жертв было бы еще больше, да и россиян, и русских как таковых сегодня не было бы вообще». Не так?

М.ХАЗИН: Может быть, может быть. Совершенно не исключаю. Что если бы мы проиграли бы войну, то не было бы.

А.ОСИН: Ну, вы знаете, да. Я думаю, что это, вообще, длинный разговор и Николай Викторович уже машет нам руками. Я надеюсь, что мы его продолжим уже, может быть, в олимпийскую неделю. Спасибо вам. У нас в гостях был Михаил Хазин, всегдашний наш вторничный собеседник. Алексей Осин. Счастливо вам. Но я-то не прощаюсь – о спорте еще поговорим.

М.ХАЗИН: Да. Счастливо, до свидания. В следующий раз об Олимпиаде будем разговаривать.

А.ОСИН: Именно.

katehon

1 февраля 2010 в 16:34

Apocalipsys Now!

Apocalipsys Now!, кризис, постмодерн, В мире, Для всех

Грядёт век мегакатастроф

Александр Дугин, философ, социолог:

В последнее время часто с человечеством случаются различные катастрофы, в частности, на Гаити - чудовищная катастрофа, унесшая жизни огромного количества людей. И вот интересна реакция: как человечество современное воспринимает катастрофу. Во-первых, надо сказать, что очень известный социолог современный польский Петр Штомпка в своей работе "O социологии в 20-м веке" очень точно показал, что если 19-й век жил в парадигме прогресса, то гуманитарная наука 20-го века живет в парадигме катастрофы. На самом деле никто в 20-м веке из серьезных гуманитарных ученых в прогресс уже не верил. Уже было понятно, что это некоторая экстраполяция, совершенно необоснованная, ярче всего это показал Питирим Сорокин, показав, что нет никакого роста ни в чем, однозначно, ни количественного, ни качественного, кроме роста населения Земли, и то, это может оказаться таким эпизодом в демографическом развитии. Таким образом, 20-й век привык мыслить в категориях катастрофы. Это не только теория катастроф Рене Тома, введение катастрофы в социологические, в научные, в математические, физические дисциплины, но это в общем ожидание катастрофы, это естественная вещь для нашего мировоззрения, мироощущения. Когда она случается, как на Гаити, такое ощущение, что «наконец-то», это ощущение не «ой, как жалко», конечно, это тоже есть, но ощущение «наконец-то», когда что-то ждешь, все-таки лучше, чтобы это наступило. И можно подумать о метафизике катастрофы, о парадигме катастрофы.

Но любопытно, что один из крайнe правых республиканских политиков американских, который даже пытался баллотироваться, Пэт Робертсон, проповедник, он связал эту катастрофу на Гаити с Bуду.

Его обсмеяли, естественно, когда он сказал, что «гаитян покарали благие силы за то, что они предались сатане». Что он имел в виду? Что, действительно, на самом деле очень интересно, что перед тем, как гаитяне изгнали французских колонизаторов, они собрались на особый ритуал. Это действительно вудуистский ритуал. И когда духи, ариши, которые говорили сквозь одержимых, бившихся в конвульсиях, служителей культа Bуду Гаити, они объявили о необходимости восстания против французских оккупантов. И с этого начинается история первой "черной республики", т.е. с христианской точки зрения - это "черная демократия", первая "черная республика", начавшаяся с бесовселения, с камлания. И сегодня, видите, американские политики, консерваторы, республиканцы связали эти два явления: начало Гаити, гаитянской независимости, демократии, и этот удар, который они получили.

Можно посмотреть глубже на проблему катастроф. В каком-то смысле, если мы отмотаем еще, даже до этих событий гаитянских, в начало Нового времени, мы увидим в этом начале ясную программу Фрэнсиса Бэкона "о необходимости подчинения природы". Как ни странно, эта программа была довольно новаторской, и нам сейчас скажут, что человек всегда бился за покорение природы, а оказывается нет, он начал биться в эпоху Просвещения, в эпоху Нового времени. И вот с этого момента человек вступил в серьезную схватку борьбы с природой. И вот лет 300-400 мы с природой повоевали, очень многого достигли, ее взнуздали, ее заставили служить нам в гораздо большей степени, чем раньше. И, видимо, человечество ожидает, когда мать-природа нам ответит. И вот "теория катастроф," в какой-то степени, отражает наше нервное ожидание, когда нам, так мощно изнасиловавшим природу, природа даст ответный удар. И в этом отношении то, что происходит на Гаити, или какие-то другие экологические катастрофы, у многих ощущение вызывает возмездия, справедливого, если угодно, возмездия. Когда гигантские горы, моря, океаны, реки, ветра просто дадут нам, нашей "черной республике", демократической, по носу. Этого будет достаточно, чтобы по крайней мере треть или половина человечества сгинула. А справедливо ли это? На мой взгляд, да. Потому что программа Нового времени, в общем, к этой катастрофе так или иначе ведет.

Либо мы должны вернуться назад, т.е. до этих бесовселений, до создания "черных республик", я использую этот термин как метафору всеобщей демократии. Я думаю, что сама демократия - это форма демоновселения на самом деле. Афинская демократия была политеистичной, а западноевропейская была на грани между таким заканчивающимся христианством, таким новым возрождением нового язычества в поствизантийском псевдогреческом возрождении итальянского ренессанса, где было обращение к духам, к богам, к силам различным. С этого началась современная демократия, уже современная, не греческая демократия - тоже своего рода бесовселение. Поэтому, я думаю, что демократия и бесовселение тесно связаны между собой. И именно бес подталкивает людей модерна все больше и больше навязывать свою волю природе. Это не христианская программа. Христианская программа заключается в самоочищении и, в каком-то смысле, отходе от мира. Не в контроле над миром, а обращении своего внимания внутрь к божественным реальностям, к сердцу своему. Вот это программа по спасению души, это не очень экологическая программа, христианство никогда не было экологическим, но оно не противопоставляло себя природе. А вот программа Нового времени, программа демократии, программа индивидуализма, либерализма, антропоцентризма, такого особого, атеистического секулярного антропоцентризма, программа субъекта, находящегося перед объектом, рано или поздно к катастрофе должна была привести. Я думаю, что это начало, и будет справедливо, если природа сделает свой ход и нанесет ответный удар по субъекту.

Смотрите, ведь многие древние народы, древние цивилизации, рассматривались довольно молодой, но дико агрессивной европейской цивилизацией, как варвары. И на основании того, что материальное могущество было на стороне европейцев, такие фундаментальные культуры, как индусская, как китайская, как индейская культура ацтеков, например, они уничтожались без всяких на то оснований. Покорялись, подавлялись, приравнивались к культурам второго сорта именно попадая в ситуацию объекта, приравниваясь к природе. И мы видим, что в эпоху постколониальную эти государства начинают подниматься, эти государства начинают быть конкурентоспособными с европейским человечеством. Я убежден, что рано или поздно, они нанесут ответный удар. Мы уже видим, как Европа получает реколонизацию. В начале они захватывали, скажем, африканцев или порабощали их, устанавливая колониальные режимы, сейчас они получают гостей оттуда, и уже сами, наверное, не рады. Потому что если посмотреть во что превратилась Европа, радоваться там, по-моему, нечему, это просто какой-то мусор, огромная свалка, которая растет. Они сами устраивали свалку в покоренных обществах, теперь получают свалку назад. Точно так же и с природой. И природа даст о себе знать.

Человек уже все сказал, что он думает о природе. Теперь природа скажет о том, что она думает о человеке. Я думаю, в первую очередь, что она для него сделает – она на него плюнет. Потому что, если как бы гигант или гигантское женское начало природы проснется, посмотрит на этого уродца, который здесь выпендривается последние 300-400 лет со своими Бэконами, со своими программами «чистого разума» и скажет: «Вы кто, друзья? Вы муравьи, вы просто пыль. Вначале просто придите в себя!» Она дунет, она закачается, она затрясется, треть человечества уйдет просто в бездну, а остальные, наверное задумаются. Другое дело, что христианство и духовная религия показывает нам, что человек не очень задумывается. Даже когда он будет лететь в бездну, когда он будет гибнуть, полностью выстроив эту гибель своими руками, он, все равно, будет думать о колбасе, о какой-то чепухе второстепенной. Вылечит ли катастрофа человечество? Сделаем ли мы вывод из того, что произошло на Гаити? Нет, уверяю, нет. «А? На Гаити? Ну, главное не у нас. А? У нас? Ну, главное не со мной. А? Со мной!» Но тут уже будет поздно, это «ква-ква,» и на тот свет.

Катастрофа – это вещь, которая духовная. Она интеллектуальная, это не просто слепая сила природы, это какой-то знак, это какое-то деяние, которое на самом деле в значительной степени связано с нашими деяниями. Мы же, конечно, скажем: «Ну ладно, там, это не нам, это гаитянам». Гаитянам - за свое помешательство, нам - за свое, каждому природа даст, разберется по-своему. Китайцы, которые ее уважают и ценят, я думаю, пострадают меньше всего, и там все будет спокойно: и плесы, и камни, и скалы. Потому что китайцы впустили природу в свою собственную культуру, они дали ей там место. Какие-то другие традиционные народы, они находятся в балансе с природой. Это не значит, что они полностью как бы подчиняются или обожествляют природу. Отнюдь, нет. Как считали там марксисты или эволюционисты. Возможно, они просто находятся с природой в правильно выстроенном, правильно моделированном диалоге. Дикарь, как показывают этносоциологические исследования, не менее полноценный человек, не менее отделенный от природы, чем современный технократ. Просто это отделение иное и отношение с природой более выверенное, более четкое. Поэтому хотелось бы верить, что катастрофы, которые грядут, и я уверен, размножат значительную часть человечества, чтобы они воспринялись правильно, чтобы они воспринялись как некое высказывание, как некий message, как некое послание, с которым к нам обращаются. Тогда мы имеем шанс сделать из этого вывод.

Если же будем называть силы природы слепыми, если мы будем рассматривать это, как фатум, как нечто, что абсолютно не связано с нашей человеческой разумной деятельностью, мы просто будем копить все новые и новые катастрофы и умножать их. Поэтому если 20-й век был веком катастроф, то 21-й век будет веком накопления катастроф или «мегакатастроф». Не исключено, что если мы будем упорствовать в своем картезианском либерально-демократическом пафосе, мы получим в один момент ту катастрофу, от которой не останется ничего от нас.

источник

katehon

1 февраля 2010 в 15:28

Большая жратва

кризис, что происходит?, постмодерн, В мире

Экономика неслучайно занимает столь важное место среди других дисциплин. Ориентация человека на потребление, еду, прямое удовлетворение своих желаний — это простейший способ занять отсутствующее место более высоких ценностей. Каков он, «человек‑ням‑ням», который оказывается основной аудиторией для любых общественных инициатив сегодня — рассказывает Сергей Кургинян.

katehon

28 января 2010 в 12:00

Идеология после кризиса

кризис, В мире

Некоторый этап кризиса закончился, но фактически ничего не изменилось. Почему кризис не повлиял на обстановку в России? Что может измениться в ближайшее время? Об этом рассказывает Борис Кагарлицкий.

katehon

27 января 2010 в 14:38

Обама, видимо, сломается и пойдет на попятную

кризис, что происходит?, экономический кризис, просто о сложном, В мире, Для всех

Михаил Хазин

Конфликт президента США с банками, на самом деле, является проявлением более глобального конфликта

Справка

Справка:

«Банковский налог – это мера, принимаемая для того, чтобы собрать с банков средства американских налогоплательщиков, благодаря которым финансовые учреждения выжили в кризис. Но этого не достаточно: теперь мы должны позаботиться о спокойном будущем. По этой причине мы предлагаем две реформы. Во-первых, необходимо наложить строжайшие ограничения на высокорисковые инвестиции банков посредством хедж-фондов и прочих подобных механизмов. Банковские вклады защищены государством, и в случае неудачи расплачиваются власти и налогоплательщики, а если банкиры-спекулянты угадывают, то присваивают себе колоссальные прибыли. Это недопустимо. Во-вторых, необходимо принять все возможные меры против консолидации финансового сектора. Американский налогоплательщик не должен зависеть от нескольких невероятно раздутых банков»,— заявил в эфире CNBC Барак Обама.

Устойчивость любого общества определяется не только количеством денег (экономикой), но и системой социальных, общественных связей. Которая, в свою очередь, зависит от целого ряда обстоятельств – в частности, от того, как устроена элита, на каком базисе построена ее легитимность и насколько она адаптабельна. Например, на сломе поздней античности, в IV–VI вв. н. э., западная римская элита (восточная просуществовала еще почти 1000 лет под названием Ромейской империи, иначе – Византии) практически полностью прекратила свое существование. А вот феодальная элита XV в. к XVII в. практически полностью, на 90%, сохранилась, из чего следует, что т. н. капиталистические революции на самом деле были революциями «сверху», а не «снизу», как написано во многих учебниках.

А теперь посмотрим, почему тема кризиса вызывает такой страх в США и других западных странах. Ну подумаешь, кризис и есть кризис, не первый же он, в конце концов. Откуда такой суеверный ужас, который привел к отказу обсуждать его причины и последствия даже внутри элиты? А для этого нужно понять, на чем устроена система общественной стабильности в западных странах, прежде всего – в США.

Там, как и везде, есть элита, которая обеспечивает социальную стабильность. За счет какого ресурса? А за счет контроля над мировой финансовой системой, которая построена на долларе и американских банках. Но почему такую систему удалось построить, и за счет чего она держится? А связано это с тем, что именно США, центр единой глобализированной системы разделения труда, обеспечивают значительную часть мирового конечного спроса.

И получается крайне успешная модель. Финансовая элита обеспечивает внутри США спрос – за что американское общество ее поддерживает. Часть этого спроса она отдает «вовне» – за что ее поддерживают элиты большинства крупных экономических держав. При этом в обмен на оказанные услуги большую часть прибыли в рамках этой системы она забирает себе. По поводу отдельных элементов системы можно спорить (в основном о долях и заслугах), но в целом – довольны все.

А вот дальше начинаются проблемы. Дело в том, что основной экономический механизм современного кризиса – это падение совокупного спроса в США. Сделать тут у финансовой элиты (что американской, что мировой, в данном случае различия несущественны) ничего не получается, и, в соответствии с нашей теорией кризиса, скорее всего, и не получится. А это значит, что приходит конец самому элитному консенсусу – основе основ любого общества.

Главная опора американского общества – средний класс, т. е. как раз тот слой населения, который больше всего получает в рамках создания спроса. В результате кризиса он, в большинстве своем, исчезнет, а значит, «скелет», на котором стоит вся система общественных отношений в США, рухнет. Рухнет он и в мире, поскольку если мировая финансовая элита не может обеспечить мировым производителям спрос – то почему она может позволить забирать себе большую часть прибыли?

Сегодняшний конфликт между Обамой и банками в США – на самом деле только публичное выражение этого общего конфликта. Обама задает (фактически от имени общества) вопрос: как вы намерены компенсировать падение спроса? Следующий вопрос, который автоматически возникает в случае отказа отвечать на предыдущий, должен звучать примерно так: как именно вы готовы передать государству (поскольку альтернативы пока не видно) те свои привилегии, которые получили от общества за то, что обеспечивали спрос? Это уже фактически вопрос о «раскулачивании», и, естественно, банки (точнее, финансовая элита) не могут допустить, чтобы такой вопрос был задан публично.

Но и ответить на вопрос Обамы они не могут. И сводят его, в свою очередь, к вопросу о том, на каком основании Обама говорит от имени общества. А ты, мол, кто такой? Мы тебя вырастили и поставили, а ты тут выкобениваешься… И тут у Обамы есть два выхода. Первый – это рано или поздно «сломаться» и в обмен на некоторые гарантии (например, большие деньги по итогам ухода с поста президента) пойти на попятную. Разумеется, сохранив лицо, т. е. перейдя примерно на такую позицию: и банки, и средний класс, – мы все одно общество и должны СОВМЕСТНО искать выход из сложившейся тяжелой ситуации. Вот как только слово «совместно» в том или ином варианте будет произнесено – это будет означать, что Обама продался с потрохами.

Во втором варианте он должен продолжать атаки, ассоциируя себя с лидером общества. Тут у него будут серьезные проблемы (вот почему я лично ставлю на первый вариант), главным образом потому, что доходы среднего класса будут падать, а прессу контролирует не Обама и не общество, а как раз финансовая элита, которая будет обвинять во всех грехах именно президента. Но зато это позволит Обаме сформулировать второй из упомянутых выше вопросов, что сделает его (потом, в истории) национальным героем.

В любом случае, по мере падения жизненного уровня населения вообще и среднего класса особенно вопрос о перераспределении ролей в рамках системы общественных отношений будет сформулирован. Обаму или не Обаму, но кого-то общество в любом случае выдвинет в качестве «глашатая», который озвучит эту проблему в явном виде. При этом он, разумеется, как это не раз было в истории, может и жизнью поплатиться за такие штучки, но пути назад уже не будет – финансовой элите придется уходить с тех позиций, к которым она привыкла. Другое дело, какие отступные она за это возьмет: в таких условиях дело доходило и до гражданской войны. Распад СССР – тому пример.

Таким образом мы видим, что описание современного экономического кризиса невозможно объяснить исключительно в рамках экономических отношений. Они только запускают механизм перераспределения отношений внутри элитных групп, и это перераспределение куда опаснее для стабильности общества, чем чисто экономические проблемы.

источник

katehon

19 января 2010 в 01:18

Феномен безумия в работах Карла Густава Юнга и Мишеля Фуко

кризис, В мире

В определенном смысле обостренное внимание М. Фуко и К.Г.Юнга к проблеме безумия не является исключительной чертой лишь только их мышления — это скорее общее место всего современного западного «философствования о человеке», хотя и получившее особое распространение в рамках постструктуралистских теоретических представлений. Практически для всех постструктуралистов было важно понятие «Другого» в человеке, или его собственной по отношению к себе «инаковости» — того не раскрытого в себе «другого», «присутствие» которого в человеке, в его бессознательном, и делает человека нетождественным самому себе. Тайный, бессознательный характер этого «другого» ставит его на грань или, чаще всего, за пределы «нормы» — психической, социальной, нравственной, и тем самым дает основания рассматривать его как «безумного», как «сумасшедшего».

Введение

Проблемная ситуация

Мало для кого на сегодняшний день кажется противоречивым утверждение, что «мы живем в период сбоя привычных ментальных операций. Инерциальные объяснительные и классификационные схемы на глазах утрачивают релевантность, а если и не утрачивают, то превращаются в непредсказуемые и неожиданные методологии, пронизанные новыми смыслами и содержанием»⁽¹⁾ .Современное общество находится в уникальном состоянии фазового перехода – парадигмального сдвига.

В рамках синтагмы фазового перехода от общества Модерна к обществу Постмодерна особое звучание приобретает проблема определения границ человека. М. Фуко в работе «Слова и вещи» отмечал очевидную вероятность того, что, в условиях смены диспозиций нашего современного мышления, «человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке». И уже сегодня мы являемся свидетелями развернувшегося в полной мере на просторах западной цивилизации антропологического кризиса. На месте, где мыслился когда-то человек, образовалась пустота, вакуум. Категориями смысла правит теперь толпа, образование неоднородное и неконтролируемое известными ранее механизмами.

В этих условиях, следуя основополагающей топике структуралисткой социологии, ощутимую значимость приобретает изучение психических конструктов личности в точках, где логос смещается, а позже и формируется исходя из мифоса. То есть происходит своего рода прорыв из знаменателя прессуемых жесткой тканью логоса (коллективного сознания) Модерна мифем, составляющих телос мифоса (коллективного бессознательного).

«Проблема границ человеческого теснейшим образом сопряжена с проблемой безумия как такового, поскольку именно при столкновении с чертой безумия человек подходит к ощутимым, четко осознаваемым границам себя как вида»⁽²⁾. Яркое отражение этого тезиса можно найти в работе М.Фуко «Безумие, отсутствие творения». Фуко пишет: «Нет ни одной культуры в мире, где было бы все позволено, Давно и хорошо известно, что человек начинается не со свободы, но с предела, с линии непреодолимого»⁽³⁾. Именно из-за этого безумие явилось не как уловка скрытого значения, но как восхитительное хранилище смысла.

Вопрос о безумии может быть рассмотрен в трех принципиально отличных системах координат, в парадигме Традиции, в парадигме современности и парадигме постсовременности, и в каждой из них он приобретает особое смысловое наполнение.

Традиция начинает с того, что ставит безумие над разумом, размывает с помощью безумия рассудочные модели, и настаивает на том, чтобы человек – шире, любое мыслящее и немыслящее существо – преодолел свои основные ограничения. Логос в Традиции выступает как фундаментальная ограничительная и даже отрицательная характеристика человека. Безумие, в свою очередь сакрализуется и выступает как «всеобъемлющая положительная характеристика, но уже не только человека, а того, чем он должен быть и сквозь что он должен двигаться в своем высшем бытийном предназначении»⁽⁴⁾. Традиция проецирует идентификацию человека, его границу, как нечто, подлежащее преодолению. Поэтому можно сказать, что преодоление логоса в Традиции есть «высший императивный путь мудрости»⁽⁵⁾.

В современной парадигме (синтагме Модерна), основанной на утверждении абсолютного значения логоса, безумие описывает не только расстройство человеческого сознания, но и предполагает и «исчезновение бытия»⁽⁶⁾. И, как показывает Мишель Фуко, в работе «История безумия в классическую эпоху» постепенно и плавно происходит фундаментальное для западной культуры отождествление безумия с высшим пороком и «безумный становится не просто несчастным, страдающим, обездоленным, но злым»⁽⁷⁾ .

В постсовременном обществе проблема безумия приобретает качественно иное звучание. Онтологический интерес к маргинальному заставляет Постмодерн по-новому отнестись к периферийным социальным и человеческим типам. В центре внимания становятся страдающие извращениями, психические больные, маньяки, люди с всевозможными психическими отклонениями. Они определяют стандарты искусства, моды, стиля. Данный тип человека представляет собой фигуру, которая находится на субиндивидуальном уровне, совершить обычную индивидуальную интеграцию для него проблема. Он есть воплощение логемы (логос в постмодерне через логистику расплющивается до состояния зеркальной глади), взятой отдельно, комбинации узнаваемо человеческих свойств, но пока не выстроенных в цельность, сбившихся с пути, отклонившихся от цели, застрявших на полпути. Теперь человек (постчеловек, недочеловек) стремится интегрироваться не в общество, но в «полноценного человека», взятого вне социума.

Изучение восприятия безумия каждой из исторических парадигм представляется интересным и фундаментально значимым. Но в рамках данной работы предлагается рассмотрение отношения синтагмы фазового перехода от Модерна к Постмодерну к феномену безумия и попытка оправдания данного феномена в работах выдающихся мыслителей XX века Карла Густава Юнга и Мишеля Фуко.
Главный исследовательский вопрос: каким образом в синтагме фазового перехода безумие входит в структурируемую Модерном ткань логоса и реконструирует социально-культурную топику через извлечение из знаменателя мифоса?

Цель: продемонстрировать на примере работ выдающихся мыслителей XX века Карла Густава Юнга и Мишеля Фуко каким образом в синтагме фазового перехода безумие входит в структурируемую Модерном ткань логоса и реконструирует социально-культурную топику через извлечение из знаменателя мифоса.

Реализация поставленной цели предполагает решение следующих задач:

1. Ознакомление с работами К.Г. Юнга и М.Фуко по проблемам безумия;
2. Структурирование выявленных в процессе ознакомления данных;
3. Анализ структурированных данных инструментарием структуралистской социологии.

Новизна курсовой работы заключается в применении уникального инструментария структуралистской социологии для изучения феномена безумия в работах К.Г. Юнга и М.Фуко.

Понимание феномена безумия в работах К.Г.Юнга и М.Фуко

Понимание феномена безумия в психоанализе Карла Густава Юнга

Карл Густав Юнг большое внимание уделял глубинным процессам мировой цивилизации. Он считал, что забвение или искажение западным обществом основополагающих принципов существования ведет к искажению заложенного в душе каждого человека «архетипов коллективного бессознательного», т.е. тех древнейших представлений о мире, которые свойственны всем людям. Расплатой за подобное пренебрежение становится, в том числе, шизофрения, вызванная аффектами, которые неизбежно подстерегают человека в обществе с потерянными моральными ориентирами.

«В то время как в области нормы и неврозов острый аффект проходит сравнительно быстро, а хронический не слишком сильно расстраивает общую ориентацию сознания и дееспособность шизофренический комплекс оказывается во много раз сильнее. Его фиксированные проявления автономия и деструктивность овладевают сознанием вплоть до отчуждения и разрушения личности»⁽⁸⁾, - писал Юнг, основываясь на результатах своей многолетней практики в психиатрической клинике.

В парадигме Традиции в человек, живя по топике премодерна ощущает свою цельность, органичность и гармоничную вписанность в общую картину мира, в общую упорядоченность бытия, заданную онтологически. Он является хранителем особой тайны, приобретающей сакрализованный характер и в этом его миссия, смысл его бытия, и неся его человек ощущает свою необходимость. Именно поэтому феномен безумия достигает пика своей значимости только в обществе завершенного Модерна.

«Среди так называемых невротиков есть много людей, которые, если бы родились раньше, не были бы невротиками, то есть не ощущали бы внутреннюю раздвоенность. Живи они тогда, когда человек был связан с природой и миром своих предков посредством мифа, когда природа являлась для него источником духовного опыта, а не только окружающей средой, у этих людей не было бы внутренних разладов. Я говорю о тех, для кого утрата мифа явилась тяжелым испытанием и кто не может обрести свой путь в этом мире, довольствуясь естественнонаучными представлениями о нем, причудливыми словесными спекуляциями, не имеющими ничего общего с мудростью.
Наши страдающие от внутренних разладов современники - только лишь "ситуативные невротики", их болезненное состояние исчезает, как только исчезает пропасть между эго и бессознательным»⁽⁹⁾.

«Сегодня, как никогда прежде, становится очевидным, - продолжает он, - что опасность, всем нам угрожающая, исходит не от природы, а от человека, она коренится в психологии личности и психологии массы»⁽¹⁰⁾.

Юнг отмечает пагубную тенденцию, ведущую традицию с синтагмы Модерна нивелировать мифос, свести его к бесконечному ничто и тем самым абсолютизировать логос, придавая ему статус субстанции: «… знание усиливает отчуждение человека от Божьего мира, способствует вырождению…»⁽¹¹⁾. Данное стремление неизбежно оборачивается против общества, постулирующего его: «то, что мы мыслим как свою защиту, таит в себе вместе с тем и угрозу»⁽¹²⁾ .

В мире, лишенном духовности, подчиненном тотальной рационализации, стремлении логоса тотально нивелировать мифос, люди стремятся к призрачным целям, достижение которых не дает чувства душевной гармонии, - более того, это бег за «призрачными монстрами»⁽¹³⁾ разрушает психику. «Мне часто приходилось видеть, как люди становились невротиками, от того что довольствовались неполными или неправильными ответами на те вопросы, которые ставила им жизнь. Они искали успеха, положения, удачного брака, славы, а оставались несчастными и мучились от неврозов, даже достигнув всего, к чему так стремились. Этим людям не хватает духовности, жизнь их обычно бедна содержанием и лишена смысла. Как только они находят путь к духовному развитию и самовыражению, невроз, как правило, исчезает. Поэтому я всегда придавал столько значения самой идее развития личности»⁽¹⁴⁾ - отмечает Юнг.

Человек стал заложником потребительской цивилизации, которая, предоставляя ему различные блага, комфорт и удовольствия, требует от него взамен его онтологическую природу. Смыслообразующие постулаты нивелируются под давлением стремящейся к пределу функции удовлетворения телесных потребностей. «Опережающий рост качества, связанный с так называемыми «gadgests»⁽¹⁵⁾, естественно, производит впечатление, но лишь вначале, позже, по прошествии времени, они уже выглядят сомнительными, во всяком случае, купленными слишком дорогой ценой. Они не дают счастья или благоденствия, но в большинстве своем создают иллюзорное облегчение… »⁽¹⁶⁾ .

В результате происходит то, что Юнг называл «демонизацией мира». На смену свргнутым светлым божествам приходят черные кумиры и демоны. Один из них – культ сексуальности, отвергающий по сути, любовь как высшее чувство и обращенный к животным инстинктам человеческой натуры. Это культ привлекателен, но по словам Юнга, «и этот кумир оказался не менее капризным, придирчивым, жестоким и безнравственным»⁽¹⁷⁾ , чем культ технического прогресса и потребления.

Другой демон современности – массовая культура. Она собственно, и занимается пропагандой того образа жизни, который соответствует понятиям потребительской цивилизации. Юнг сравнивает эпоху массовой культуры с периодом установления господства Римской империи, когда «воплощенная в божественном цезаре власть Рима, сметавшая все на своем пути, лишала отдельных людей и целые народы их права на привычный образ жизни, на духовную независимость»⁽¹⁸⁾. Как тогда, так и сейчас следствием подобного духовного нивелирования являются надежды «на новое пришествие, бесконечное ожидание мессии – спасителя»⁽¹⁹⁾ .

Еще один черный кумир нашего времени – «абсурдные политические течения и социальные идеи, отличительным признаком которых является духовная опустошенность»⁽²⁰⁾. И это вполне закономерно, пишет Юнг, потому, что «в эпоху, когда человечество стремится исключительно к расширению жизненного пространства и увеличению - a` touy prix⁽²¹⁾ рационального знания, требовать от человека осознания своей единственности и ограниченности по меньшей мере претенциозно. Ограниченность и единственность – синонимы, без них ощущение беспечности (равно как и осознание ее) невозможно, остается лишь иллюзорная идентификация с ней, которая приводит к помешательству на больших числах и жажде политического могущества»⁽²²⁾ .

Таким образом, «демонизация мира» неизбежно заканчивается для тех, кто поддался ей, душевным недугом, вызванным внедрением «демонических» элементов в психическое сознание. Но не лучше обстоит дело и с тем, кто пытается не попасть под влияние демонов современности, но не может найти надежной опоры для противостояния с ними.

«Тот, кто лишился исторических символов и не способен удовлетвориться «эрзацем», - отмечает Юнг, - оказывается сегодня в тяжелом положении. Перед ним зияет ничто, от которого он в страхе отворачивается. Человеческие объяснения отказываются служить, так как переживания возникают по поводу столь бурных жизненных ситуаций, что к ним не подходят никакие истолкования. Это момент крушения, момент погружения к последним глубинам, как верно заметил Апулей, наподобие самопроизвольного ума. Здесь не до искусного выбора подходящих средств; происходит вынужденный отказ от собственных усилий, природное принуждение». Не морально принаряженное подсинение и смирение по своей воле, а полное, недвусмысленное поражение, сопровождаемое страхом и деморализацией»⁽²³⁾.

Альтернативу западной цивилизации К.Г. Юнг видел восстановлении в извлечении мифоса из состояния угнетения со стороны логоса, в его свободной самореализации на почве человеческой бытийности, в возращении к истокам, к временам, когда «коллективное бессознательное» через мифологию определяло жизнь общества. Большие упования психоаналитик возлагал на культуру Востока, по мнению мыслителя, сохранившую многое из подобных мифологизированных представлений.

Понимание феномена безумия в философии Мишеля Фуко.

Размышления о причинах безумия стали одной из главных тем в творчестве Мишеля Фуко. «Почему западная культура отбросила в сторону своих рубежей то, в чем она вполне могла узнать самое себя, то, в чем она себя действительно узнавала?»⁽²⁴⁾ - вопрошал он. Фуко приходил к выводу о том, что безумие – это расплата за прогресс, устанавливающий определенные рамки для подсознательных процессов человеческой психики. В итоге в ней появляются отклонения, которые символично отражают состояние современного общества.

«Нет ни одной культуры в мире, где было бы все позволено, - пишет Фуко. – Давно и хорошо известно, что человек начинается не со свободы, но с предела, с линии непреодолимого».⁽²⁵⁾ Именно из-за этого безумие явилось не как уловка скрытого значения, но как восхитительное хранилище смысла.

Получается, что чем дальше развивается цивилизация, тем больше безумных она порождает. Естественно, следствием этого является ее дегенерация, и Фуко в своих работах приводит многочисленные свидетельства нарастающего безумия современного мира, говорит о том, что не случайно растет число преступлений, совершенных ненормальными, и параллельно ускоренными темпами развивается судебная психиатрия, ставшая чуть ли, не одной из главных наук в наши времена. Фуко относится к этому как к трагическому, но закономерному исходу, он отмечает, что «сознание является видимым, потому, что оно может перемежаться, исчезать, отклоняться от своего течения, быть парализованным; общества живут, так как в них одни – чахнущие больные, а другие – здоровы; раса есть живое, но дегенерирующее существо, как, впрочем, и цивилизации, ибо можно было констатировать, сколько раз они умирали»⁽²⁶⁾.

Осмысливая генезис современного европейского человека, Фуко анализирует становление феномена безумия в истории европейского Запада. По мысли М. Фуко, в конце средних веков культуру Европы охватили тревога и беспокойство. Безумие и безумец несли в себе «и угрозу, и насмешку, и головокружительную бессмыслицу мира, и смехотворное ничтожество человека».⁽²⁷⁾ При этом безумие полагалось не только предвестником апокалипсиса, оно полагалось также и элементами некоего труднодостижимого, скрытого от всех, эзотерического знания. Гуманизм XVI в., который, по мысли А. Арто, «не возвеличил, а умалил человека», предварил эпоху классицизма, давшую начало новому пониманию безумия.

Во-первых, оно становится формой, соотнесенной с разумом. Они служат друг другу мерой. Во-вторых, безумие превращается в одну из форм самого разума. Оно сохраняет определенный смысл и самоценность, лишь находясь в пространстве последнего.

«Истина Безумия.», по Фуко, стала «одним из ликов разума», благодаря которой, он обрел «еще большую уверенность в себе».

Эпоха Возрождения выпустила на свободу голоса безумия, сумев усмирить их неистовую силу; классическая же эпоха заставила его умолкнуть. Так, Декарт отметил, что безумие сродни сновидению и заблуждению ума во всех его формах. Для XVI в. He-разум был некой прямо грозящей опасностью, которая всегда могла нарушить связь субъективного восприятия и истины. Со времен Декарта безумие было помещено «вне той неотъемлемо принадлежащей субъекту сферы, где он сохраняет все права на истину, – т.е. вне той сферы, какой является для классической мысли сам разум. Если отдельный человек всегда может оказаться безумным, то мысль безумной быть не может».

Появляется институт изоляции безумных, медицина применительно к ним приняла «форму репрессии, принуждения, обязанности добиваться спасения собственной души».

Классическая эпоха, согласно М. Фуко, уподобила друг другу ряд самых различных форм девиантного поведения и собственно безумие на основе «общего знаменателя» неразумия: «наше научное и медицинское познание безумия имплицитно основывается на сложившемся в эту эпоху этическом опыте неразумия, и это неоспоримый факт».⁽²⁸⁾ «Неразумие» выступило своеобычным обобщением осуждаемого, отрицаемого и тайного опыта, но «на его основе не только сложился такой социальный институт, как изоляция, не только возникла система категорий и практик, относящихся к безумию, но прошла перестройка всей этической сферы».⁽²⁹⁾ XIX в. создал понятие «душевной болезни», десакрализировав безумие. «Человек неразумный» был переведен в больницу, а изоляция стала терапевтической мерой.

Фуко ставит проблему: «Какой смысл заключает в себе упрямое и неотвязное присутствие безумия в современном мире – такого безумия, которое неизбежно влечет за собой свою науку, свою медицину, своих врачей и которое целиком поглощается пафосом душевной болезни».⁽³⁰⁾ При этом немаловажно и то, что вся проблематика безумия начала центрироваться на представлениях о «материальности души».

К XIX в. неразумие начинает интерпретироваться и как «психологическое следствие моральной вины»: «все что было в безумии парадоксальным проявлением небытия, станет лишь естественным возмездием за моральное зло».⁽³¹⁾ «Научная» психиатрия XIX в. отныне становится возможной.

По мысли Фуко, весьма значимым в судьбах «научной» психиатрии оказалось создание психоанализа: «Фрейд вновь стал рассматривать безумие на уровне его языка, восстанавливая один из центральных элементов опыта, обреченного позитивизмом на немоту он вернул медицинской мысли понятие о возможности диалога с неразумием. Психоанализ – это вовсе не ответвление психологии; это возврат к тому самому опыту неразумия, в сокрытии которого, собственно, и состоит смысл психологии в современном мире»⁽³²⁾ .

Как отмечает Фуко, если до XVII в. средой, наиболее благоприятствующей распространению безумия, считалось богатство и прогресс, то в XIX в. эту роль берет на себя нищета. Безумие осмысляется в рамках социальной морали: оно превращается в стигмат класса, отказавшегося принять формы буржуазной этики. Безумие утрачивает связь с неразумием. Медицинское и психологическое понятие сумасшествия становится полностью вне-историческим, претворяясь в нравственную критику, направленную на все, что способно подорвать благоденствие и спасение человечества.

Согласно Фуко, «представление о сущности безумия», которое имплицитно перешло от XVII в. к XIX в. таково:

1) Роль изоляции состоит в том, чтобы свести безумие к его истине;
2) Истина безумия равна ему самому минус окружающий мир, минус общество, минус все, что идет в разрез с природой;
3) Этой истиной безумия является сам человек в своей простейшей изначальной неотчуждаемости;
4) Неотчуждаемым началом выступает в человеке единство Природы, Истины и Морали, иными словами, сам Разум;
5) Исцеляющая сила Убежища заключается в том, что оно сводит безумие к истине, которая есть одновременно и истина безумия, и истина человека, к природе, которая есть одновременно природа болезни и безмятежная природа мироздания.

По Фуко, «отныне всякое объективное осмысление безумия, всякое познание его, всякая высказанная о нем истина будет разумом как таковым концом отчуждения в сумасшествии».⁽³³⁾ Безумец прежде выступал Чужим относительно Бытия – человеком-ничто, иллюзией. Теперь он Чужой относительно себя самого, отчужденный, сумасшедший. Результатом выступает то, что «все то, что составляло неоднозначный, основополагающий и конститутивный опыт безумия»⁽³⁴⁾, окажется утрачено в «сплетении теоретических конфликтов, связанных с проблемами истолкования различных феноменов безумия»⁽³⁵⁾.

Фундаментальным в философии безумия М. Фуко является признания им того факта, что до XIX века безумия не существовало.

Это близко к признанному философией науки тезису о том, что наука сама конструирует свой предмет. Так, например, в мире самом по себе нет «физических», «химических», «биологических» и прочих явлений. «Физические» явления — это все те явления, которыми занимается физика. Сама физика в ходе своего развития определяет, какой круг явлений считается «физическим».

Однако перенос подобного тезиса на медицинское знание вызывает некое внутреннее сопротивление. Представляется невероятным, что медицинское знание само конституирует своего пациента — больного. Поэтому тезис Фуко кажется поразительным по своей очевидной неправдоподобности. Казалось бы, совершенно очевидно, что, независимо от психиатрических или любых иных концептуализаций, человек обладает сознанием, а коль скоро есть такая функция, как сознание, то может быть и дисфункция — безумие. Именно против таких совершенно очевидных для здравого смысла представлений и выступает Фуко в своей работе «История безумия в классическую эпоху». Он стремится показать, что психиатрия не просто стала по-новому изучать психические болезни, но что она создала их.

В книге «История безумия в классическую» анализ Фуко направлен на то, чтобы показать, как постепенно формируется опыт психической болезни, играющий столь заметную роль в современном обществе фазового перехода от синтагмы Модерна к синтагме Постмодерна. Разумеется, речь идет не о внутреннем мире и переживаниях психически больных, а о том, что среди различных образов, символов, понятий, входящих в систему представлений соответствующей культуры и составляющих форму социального опыта, существует и весьма значимый образ психической болезни. Этот образ формирует опыт восприятия, размышлений, изучения психических болезней. Современная культура часто обращается к опыту психической болезни, ища в ней, как в некоем объективном факте, разгадку тайны собственной сущности. Фуко же показывает, что начиная с XIX в. культура непреднамеренно, неосознанно создавала такой образ психической болезни, в который можно вглядываться, ища разгадки собственной сущности, ибо психическая болезнь понимается как проявление этой скрытой сущности.
Фуко показывает историчность этого опыта, обрисовывая его глубокие отличия от представлений XVII—XVIII вв. Только подобное сравнение может заставить нас осознать, сколь ни самоочевиден этот опыт. Фуко на основании широкого исторического материала демонстрирует, что для людей XVII—XVIII вв. фактически не существовало эквивалента современного понятия психически больного. Существовало общее представление о неразумии, объединяющее все виды отклоняющегося поведения: бродяжничество, попрошайничество, венерические заболевания, колдовство, занятия алхимией и т. д. Не ощущалось необходимости разделить эту неопределенную массу девиантов на категории, приняв за основание деления причины девиантного поведения. Так что можно сказать, что «психически больной» как определенная культурная реальность действительно есть продукт новейшего времени.

Такой результат сам по себе чрезвычайно интересен. Однако у Фуко он подчинен конкретной задаче: показать историчность и недавнее происхождение представлений о субъекте и субъективности. Недаром последняя глава «Истории безумия» называется «Антропологический круг». В ней Фуко показывает, что параллельно с формированием представлений о безумии и психической болезни идет формирование определенного представления о человеке, согласно которому, безумие есть отчуждение человека от его человеческой сущности и, тем самым, оно парадоксальным образом как раз и указывает на человеческую сущность, вскрывая истину о человеке, молчаливую, но всегда угрожающе присутствующую в тайниках каждого человеческого существа. Оно указывает на внутренний мир дурных инстинктов человека вообще, а не только человека безумного. Поведение психически больного несовместимо с общественными нормами и требованиями морали. Но оно есть проявление «дна», темной глубины, присутствующей в каждом человеке. Согласно топике структуралисткой социологии можно сказать, что безумие есть проявление зажатого в эпоху Модерна абсолютным логосом мифоса, который неизбежно вырывается наружу в самых отвратительных формах. Поэтому с представлением о безумии неразрывно связана тема виновности человека. Такой образ человека питает, как подпочвенные воды, реки философских дискуссий об изначальной сущности здесь-бытия, о трансцендентальной структуре субъективности и пр. Из этого же круга антропологических представлений, как стремится показать Фуко, не выходит и психиатрия, хотя она и претендует на статус строго объективного и позитивного научного знания.

В том, как Фуко трактует антропологические аспекты представления о безумии, можно особо выделить три момента. Он подчеркивает, во-первых, связь истины безумия с телом, а через безумие — связь с телом истины дурных инстинктов человека. То есть предполагается уже посмодернисткий переход от логоса через логистику к логеме в числителе, и мифеме в знаменателе. Во-вторых, несовместимость этой истины тела с общественными нормами и моральными требованиями. Постепенное утрачивание позиций общества модерна, кризис лигитимности власти. В-третьих, тот факт, что излечение психически больного становится делом разума другого человека и что вообще истина человека — через посредство безумия и тела — становится объектом научного исследования и управления.

Философ старается выделить основные типы сумасшествия, показывает, как они воспринимались и преломлялись в общественном сознании и науке. Его экскурс в историю безумия потрясает жуткими сценами преступлений,. Совершенных ненормальными, но Фуко справедливо замечает, что в былые времена эти страшные злодеяния вызывали в обществе ощущение чего-то запредельного, невиданного по своей жестокости, а ныне подобные сцены становятся, чуть ли, не обычным сюжетом хроники новостей, фильмов и т.д, то есть входят в область обыденной жизни, формируя определенные ценностные матрицы и воспроизводя себя.

Заключение

В любом случае, при общей «теоретической подозрительности» по отношению к «норме», официально закрепленной в обществе либо государственными законами, либо неофициальными «правилами нравственности», санкционируемые безумием «отклонения» от «нормы» часто воспринимаются как «гарант» свободы человека от его «детерминизации» господствующими структурами властных отношений. Так, Лакан утверждал, что бытие человека невозможно понять без его соотнесения с безумием, как и не может быть человека без элемента безумия внутри себя.

В рамках данной курсовой работы, было произведено ознакомление с рядом произведений великих мыслителей XX века Карла Густава Юнга и Мишеля Фуко, посвященных проблеме безумия, развертывание базовых координат исследования данного феномена в векторе синтагмы Премодер-Модерн-Постмодерн, выявление особенностей изучения его в состоянии фазового перехода от общества Модерна к обществу Постмодерна.

По итогам проделанной работы можно сделать некоторые общие выводы:

• Феномен безумия как таковой оформляется в исторически конкретной ретроспективе – 19 век как ответ мифоса на насилие со стороны логоса в синтагме модерна;
• Преодоление невротических отклонений возможно через высвобождение коллективного бессознательного от тотального давления коллективного сознания;
• Безумие есть отчуждение человека от его человеческой сущности и, тем самым, оно парадоксальным образом как раз и указывает на человеческую сущность, вскрывая истину о человеке
• В феномене безумия, через его тесную связь с телом, наблюдается постепенный переход от логоса к логеме, и от мифоса к мифеме, составляющих качественно новую топику синтагмы постмодерна;
• И наконец, отмечается онтологическая несопоставимость истины тела, транслируемой через безумие, с общественными нормами и моральными требованиями.

Список литературы

1. Дугин А.Г. Постфилософия . Три парадигмы в истории мысли, М., Евразийское движение, 2009 г.
2. Дугин А.Г. Философия традиционализма /Лекции Нового Университета, М., Арктогея-Центр, 2002 г.
3. Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер).
4. М.Фуко Безумие, отсутствие творения.// пер. Фокина С.Л. // Фигуры Танатоса: Выпуск 4 «Искусство умирания». СпбГУ, 1998г.
5. М. Фуко История безумия в классическую эпоху Спб., Санкт-Петербург, 1997 г.
6. М.Фуко Ненормальные. Курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 1974—1975 учебном году. // Пер. с франц. Шестакова А.В.). СПб., Наука, 2004
7. К.Г. Юнг Воспоминания, сновидения, размышления.// пер. Поликарпов В., Мн., ООО «Харвест», 2003г.

Примечания:

1. Дугин А.Г. Постфилософия . Три парадигмы в истории мысли, М., Евразийское движение, 2009 г. С.18

2. Дугин А. Г Философия традиционализма /Лекции Нового Университета, М., Арктогея-Центр, 2002 г. С.314

3. М.Фуко Безумие, отсутствие творения.// пер. Фокина С.Л. // Фигуры Танатоса: Выпуск 4 «Искусство умирания». СпбГУ, 1998г. С.141

4. Дугин А.Г. Философия традиционализма /Лекции Нового Университета, М., Арктогея-Центр, 2002 г. С.326.

5. Там же. С.325.

6. Там же. С.332

7. Там же С. 333

8. Цит. По: Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С.6

9. К.Г. Юнг Воспоминания, сновидения, размышления.// пер. Поликарпов В., Мн., ООО «Харвест», 2003г. С. 115

10. Там же С.6

11. К.Г. Юнг Воспоминания, сновидения, размышления.// пер. Поликарпов В., Мн., ООО «Харвест», 2003г. С. 117

12. Там же С. 142

13. Цит. По: Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С .6.

14. Там же С.6.

15. Приспособление (англ.)

16. Там же С.6.

17. Цит. По: Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С.7

18. Цит. По: Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С.7

19. Там же С.7.

20. Там же С. 7.

21. Любой ценой (фр.)

22. Там же С.7

23. Цит. По: Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С.8

24. Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С.8

25. М.Фуко Безумие, отсутствие творения.// пер. Фокина С.Л. // Фигуры Танатоса: Выпуск 4 «Искусство умирания». СпбГУ, 1998г. С. 141

26. Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С 25

27. Там же С.47

28. Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С. 78

29. Там же С. 79

30. Там же С. 83

31. Там же С 80

32. Матрица безумия / Карл Густав Юнг, Мишель Фуко. – М., Алгоритм, Эксмо, 2006. –. – (Философский бестселлер). С. 15

33. Там же С.93

34. Там же С. 23

35. Там же С.23

оригинал текста тут

24 комментария

katehon

18 января 2010 в 23:21

М. Хазин. Краткий прогноз для России на 2010 год

В мире, что делать?, что происходит?, кризис, экономический кризис, просто о сложном, для мозга, Повод задуматься, Для всех

09:25 15.01.2010

Уникальный момент начала кризиса Россия упустила

Михаил Хазин

Это признал даже главный виновник этой ошибки, министр финансов Алексей Кудрин

Наступил старый Новый год. Собственно, для России это и есть настоящий Новый год, так что сейчас – самое время подумать о том, какие нас ждут в этом, уже начавшемся году проблемы. Разумеется, точных рецептов избавления от них мы здесь дать не можем, но, по крайней мере, попытаемся поставить диагноз.

Прежде всего нужно отметить, что уникальный момент начала мирового кризиса (уникальный с точки зрения возможности разорвать нашу позорную энергетическую зависимость от мировой экономики) мы глупейшим образом упустили. Причем это отметил даже главный виновник этой ошибки, министр финансов Кудрин, который в конце прошлого года признал, что в конце 2008 года рубль «недодевальвировали», а в середине 2009 – «переусилили». Как следствие, тот момент, когда можно было на фоне общей паники резко усилить закрытость наших рынков и начать стимулирование импортозамещения, мы пропустили. За это время нас заставили подписать целую кучу обязательств по поддержанию открытости рынков (и даже о недопущении девальвации), существенно сократили наши (относительно) свободные валютные резервы и, главное, подсадили наш бюджет на резервную иглу.

Последнее означает, что поддержание уровня социальных расходов (главный приоритет современной власти!) может сегодня быть достигнуто только за счет использования резервных фондов. На первом этапе – бюджетных, а потом дело дойдет и до резервов ЦБ: чистая рублевая эмиссия неминуемо обменивается на валюту. Вопрос только, откуда она берется – из правительственных фондов или центробанковских.

Кроме того, подавляющее большинство мировых производителей уже поняли, что совокупный спрос будет падать. Пока эта мысль еще не успела войти в их головы, можно было втихаря «отрезать» от мировых рынков кусочек процентов так в 5, максимальную долю России.

Поскольку ожидаемый рост мировых рынков сбыта все равно перекрывал это сокращение с лихвой. Сегодня всё иначе: когда рынки падают, каждый потребитель – на счету, и отдавать его каким-то мифическим «отечественным производителям» никто не позволит. Не то чтобы это было совсем невозможно, но сопротивление придется преодолевать колоссальное.

Есть только одна возможность для того, чтобы провести девальвацию и защитить-таки отечественные рынки, – резкое падение мировых цен. Тут сработает, так сказать, «объективный фактор», и никто возражать не будет. Но для этого необходимо, чтобы мировая экономика пошла по т. н. дефляционному сценарию (см. мой большой прогноз на 2010 год), а не по инфляционному. В этом случае еще в 2010 году мировые цены на нефть резко (возможно, до $35–40 за баррель) упадут, и девальвация станет возможной. А вот в случае альтернативного, инфляционного сценария все будет иначе – цены на нефть будут расти.

В этом втором случае у нас, в силу устройства нашей политической машинки, которая даже более консервативна, чем КПСС 80-х годов, меняться не будет ничего. Мы просто будем под вопли о «модернизации» и «инновации» проедать остатки наших ресурсов, стоимость которых на мировых рынках к тому же будет все время падать (в сопоставимых ценах) в связи с падением мирового совокупного спроса. А когда ресурсы, в т. ч. и валютные, закончатся совсем, то станет совсем плохо. Грубо говоря, как в 1998 году, но только не на несколько месяцев, а на годы.

Но и дефляционный сценарий мировой экономики, который почти неминуемо вызовет девальвацию рубля, в отличие от 1998 года, быстрого облегчения не принесет. Дело в том, что тогда еще существовали сохранившиеся со времен СССР полные цепочки производства от сырья до конечного продукта, которые позволяли в условиях падения национальной валюты вытеснить импорт. Сегодня их уже нет практически нигде (даже в оборонке) – так или иначе, или ремонт оборудования, или комплектующие, или сырье приходится закупать за границей.

Это значит, что для повышения эффективности нашей экономики и роста доходов бюджета (не зря же именно Кудрин завопил об ошибочности своей же экономической политики в 2008–2009 гг. – у него просто резко упали поступления в бюджет) придется вкладывать довольно значительные средства. У частников их нет – они задыхаются под грудой набранных в «счастливые 2000-е» долгов перед западными финансовыми структурами, и что с ними делать в условиях падения доходов – большой вопрос. Олигархи, например, решают этот вопрос банальным способом, единственным, который они освоили за последнее 15 лет: просят деньги у государства. Про кредиты со стороны российских банков даже говорить глупо – Центробанк делает все, чтобы брать такие кредиты было невозможно.

Значит, остается государство. У него деньги есть, но оно категорически не умеет с ними обращаться. Точнее, на протяжении многих лет оно считало, что единственный правильный способ работы с деньгами – это распределить их среди «своих». Для системы, выросшей из совершенно преступной и абсолютно аморальной приватизации, это естественно, но беда в том, что «свои», как показал опыт последних двух лет, абсолютно неспособны к конструктивной работе. При этом многие из них ушли в чиновники (или поставили своих чиновников, или выросли из чиновников), что создало совершенно колоссальную коррупцию, которая привела к ситуации, при которой выделение любых денег на любую работу приводит лишь к тому, что подавляющая их часть исчезает еще до того, как доходит до исполнителей. Которые, естественно, глядя на эту вакханалию, тоже хотят получить свое.

В общем, конечно, для общества в целом дефляционный сценарий лучше, чем инфляционный. Да, жить станет хуже чуть ли не завтра, но зато появится шанс на то, что в современной российской элите кто-то начнет что-то понимать до того, как начнется русский бунт – бессмысленный и беспощадный. Потому что если цены на нефть не упадут, то наши власти ничего менять не станут. Но и понимать – мало. Потому что людей, которые что-то могут сделать, мало, и неинтересно им воевать с ворами и коррупционерами, а значит, во власть они просто так не пойдут. Точнее, не пойдут поодиночке, поскольку хорошо понимают, что там с ними сделает коррумпированное и спаянное чиновничье сословие. И, таким образом, ключевым моментом нашей жизни в будущем году будет создание (или НЕ создание) условий для появления больших групп лиц, которые заинтересованы в переменах и склонны к конструктивной работе. Только в том случае, если такие группы появятся, они смогут стать базой для смены нынешнего чиновничьего сословия на что-то приемлемое для страны. Иначе – будет плохо.

оригинал тут

3 комментария

katehon

18 января 2010 в 23:21

М.Хазин Прогноз на 2010 год

просто о сложном, кризис, для мозга, экономический кризис, что делать?, что происходит?, В мире, Серьезное, Для всех

Автор: Михаил Хазин

Традиционный экономический прогноз на 2010 год

Как это принято у нас на сайте, открывается настоящий текст анализом прогноза на предыдущий, 2009 год. Начинался он с утверждения, что ушедший год будет годом признания убытков, прежде всего, финансовых институтов и других компаний. В частности, отмечалось, что масштаб «цепочек секьюритизации», то есть кредитов, выданных друг другу компаниями, прежде всего, финансовыми, под залог деривативов, будет существенно сокращаться.

Этот прогноз исполнился практически полностью. Во-первых, было публично признано, что финансовое положение значительной части компаний и выпущенных ими ценных бумаг не соответствует действительности. Искажения были столь основательны, что инвесторы и даже государственные чиновники США стали подавать в суд на рейтинговые агентства, которые, исходя из интересов финансовой элиты, постоянно завышали рейтинги.

Во-вторых, стало ясно, что система деривативов вообще не годится в условиях кризиса, падения ВВП, снижения стоимости залогов и разрушения системы страхования финансовых рисков. Как следствие, во избежание кризиса ликвидности, денежные власти США были вынуждены заменять взаимные кредиты банков под деривативные ценные бумаги на прямые кредиты со стороны ФРС. Объем соответствующих программ только в официальной части достиг пары триллионов долларов, а многочисленные слухи поднимают их объем до 9 триллионов долларов.

В-третьих, масштаб взаимного недоверия стал настолько велик, что резко начал сокращаться кредитный портфель американских банков, достигнув масштабов, не виданных много десятилетий. Собственно, падения не было, по крайней мере, 40 лет, все это время объем кредитов рос. Уникальные и пугающие темпы падения объемов кредитного портфеля является на сегодня главным доказательством продолжения кризиса.

alt

Отдельно было сказано о продолжении «парада девальваций», причем целью таких действий, в соответствии с прогнозом, должно было стать спасение предприятий, которые рушатся под тяжестью долгов, не в силах их более рефинансировать.

Это явление нашло свое отражение, прежде всего, в поддержке национальных банковских систем, причем Великобритания потратила на это средства в объеме более 50% ВВП, Нидерланды – более 40%, США – более 30% (с учетом забалансовых средств ФРС), Германия – более 20%. Значительная часть этих средств появилась за счет эмиссии (исключение – Россия и Китай, которые использовали средства, накопленные ранее в резервных фондах), а девальвация валют, слабо заметная на их движении друг относительно друга, ярко проявилась в росте мировых цен на золото. При этом власти США активно (ссылка) «давят» на банковскую систему с целью увеличения кредитования реального сектора.

По упомянутой выше причине практически не было крупных банкротств (хотя судьба General Motors, скорее всего, ждет еще много американских предприятий), но, например, в США, резко вырос масштаб банкротств предприятий малого бизнеса. Как это всегда бывает в условиях обострения кризисов, наружу вылезают многочисленные финансовые махинации, из которых наиболее ярким было «дело Мэдоффа». Как и в других подобных случаях, довольно быстро выяснилось, что контролирующие органы имели все возможности и информацию для предотвращения этой операции на самом раннем этапе ее осуществления. То, что это не было сделано, резко подорвало доверие ко всей системе контроля за финансовыми операциями, что, в условиях кризиса, явно не будет способствовать устойчивости мировой финансовой системы.

В прогнозе предполагалось, что в 2009 году начнутся суверенные дефолты. Большой объем эмитированной наличности предотвратил эти события, хотя на слуху были проблемы Украины, Испании, Греции, Дубая.

Много места уделялось в прогнозе выбору государственной политики, прежде всего, американской, направленной на оздоровление экономики. В частности, утверждалось, что поскольку американским экономистам не свойственно изучать межотраслевые взаимодействия, то они не в состоянии понять, как именно будет влиять падение спроса и изменение его структуры на доходы предприятий в различных отраслях, а значит, разработать внятной и адекватной политики оздоровления реального сектора у них не получится.

Именно это и случилось, как и предполагалось, власти США, не имея адекватной информации, ограничиваются общей поддержкой системы кредитования (то есть, фактически, попытками, причем не самыми удачными, пролонгации кредитов) и точечной поддержкой наиболее крупных предприятий. В этом месте прогноз реализовался настолько точно, что я приведу точную цитату годовой давности: «Если бы Обама действительно хотел перемен (под лозунгом которых он и был избран), тогда да. Но весь состав его администрации, практически полностью состоящий из коррупционеров времен Клинтона, показывает, что они будут тянуть ситуацию до конца. Тянуть и тянуть, максимально растягивая удовольствие распределять бюджетные деньги и контролировать мировую финансовую систему. Кроме того, такой сценарий позволяет держать жизненный уровень населения США и не допускать мощных социальных выступлений (хотя по ряду данных, власти страны к ним готовятся). Разумеется, все это возможно только до некоторого момента, но я предположу, что наступит он уже за пределами 2009 года, хотя некоторые эксперты считают, что резкие события начнутся уже этой осенью».

Как и ожидалось в прогнозе, США занимались пропагандой оптимистических ожиданий, демонстрировали «выход из рецессии» (вплоть до пересчета статистики, направленной на перенос темпов роста из прошлых лет на два последних квартала завершившегося года, максимально тормозили публичное обсуждение реальных причин кризиса на международном уровне). Кроме того, США активно манипулировали нефтяными ценами с целью поддержания оптимального для себя финансового баланса.

Для Европы, как и предполагалось в прогнозе, споры шли как по линии противоречий между отдельными государствами и Евросоюзом в целом, так и внутри зоны евро. Как мы и предполагали, северные страны Европы (Германия, Франция), играющие главную роль в определении политики Евро Центробанка, вполне устраивала политика «сильного» евро, в то время как южные страны, особенно Испания и Греция, сильно от этой политика страдали. Связано это со спецификой экономической модели южных стран Европы, которая предполагает, что основные свои доходы значительная часть населения получает от туризма. В условиях кризисов (и резкого сокращения туристических потоков) эти страны всегда существенно увеличивали свои бюджетные социальные программы, что позволяло как поддерживать население, так и девальвировать национальные валюты, стимулируя туризм. После введения евро второе стало невозможно, а первое привело к выходу размеров дефицитов бюджетов этих стран из параметров, определенных «Пактом о стабильности», на который, впрочем, в условиях кризиса, просто перестали обращать внимание. Но в любом случае, элиты южных стран Европы вполне всерьез стали обсуждать вопрос о выходе из зоны евро.

Недостатком прогноза является отсутствие в нем описания ситуации в Китае и, вообще, Юго-Восточной Азии, Латинской Америки, на отдельных крупных рынках, например, рынке нефтяных цен. А завершался он макроэкономическими показателями. Согласно ему, ВВП США должен был упасть на 8-12 процентов. Официальные данные не подтверждают такого падения, однако особой веры им нет. И потому, что статистические ведомства США (как, впрочем, и все статистические ведомства) знамениты своими «играми» с цифрами, и потому, что сам параметр ВВП представляется достаточно спорным. А вот конкретные цифры, которые значительно труднее фальсифицировать, показывают, что падение соответствующего масштаба достигнуто. Это видно и на приведенном выше графике падения совокупного кредитного портфеля, и по показателям годового падения розничных продаж и совокупного спроса, не говоря уже о рынке недвижимости.

По этой причине сегодня невозможно более или менее точно сказать, действительно ли в этой части прогноз оказался исполнен. Что касается утверждения о том, что доллар в середине года должен «припасть» по отношению к другим валютам, то оно оказалось совершенно точным, а вот начало новой волны кризиса к концу года не произошло, хотя доллар и начал свой рост относительно евро. Несколько слов об этом обстоятельстве будет сказано чуть ниже, а пока имеет смысл перейти собственно к прогнозу.

Ключевым элементом, описывающим развитие экономических событий в мире в наступившем году, является выбор между дефляционным и (гипер)инфляционным сценарием развития мировой экономики. Реализация того или иного сценария будет определяться взаимодействием двух основных параметров экономики США: падением совокупного спроса и эмиссией. Темпы спада спроса, в том случае, если не будет найден способ усиления масштабов кредитования потребителей, должен составить порядка 8-12 процентов в год, по аналогии с событиями 1930-32 гг. в США. Эмиссия может (хотя бы частично) компенсировать этот спад, однако сама по себе вызывает инфляцию, которая также сокращает объем спроса в реальных (сопоставимых) ценах. По этой причине темпы эмиссии для компенсации спада спроса должны все время возрастать.
Отметим, что «чистые» сценарии реализовываются редко (в этом смысле отказ государства от поддержки экономики, как это произошло в начале 30-х годов прошлого века уникален, скорее всего, повторения такого варианта уже невозможно, разве что в России), а это значит, что, скорее всего, они будут сменять друг друга. Но нас сейчас интересует развитие событий в начавшемся, 2010 году, а не общий сценарий кризиса.

Если компенсировать падение спроса не получится, то все компании, как производители, так и посредники, включая банки и другие финансовые институты, начинают испытывать затруднения. Рано или поздно они снижают цены на стоимость своих услуг, сокращают издержки ... А потом начинается череда банкротств, причем самое первое из них стимулирует череду следующих, потому что резервы уже исчерпаны, а кредит на падающем спросе получить не удается. Начинается новая дефляционная волна, сравнимая с осенью 2008 года, началом 30-х годов прошлого века в США или, частично, Японией 90-х годов (частично – потому что в Японии картина сильно смазана колоссальным объемом экспорта).

Принципиальная разница в этих сценариях состоит в том, что дефляционный сценарий повышает стоимость денег, а инфляционный – наоборот, понижает. Соответственно, те институты, которые имеют априорный доступ к деньгам (например, банки – учредители Федеральной резервной системы США, которая, пока, во всяком случае, осуществляет эмиссию доллара) заинтересованы в дефляционном сценарии, а те, которые в деньгах нуждаются (например, бюджеты разных уровней) – в инфляционном. Те, у кого баланс долгов положительный (банки) – нуждаются в подорожании денег, хотя тут есть тонкости. Дело в том, что система частичного резервирования вкладов, действующая практически во всем мире, делает банки незащищенными от «набегов вкладчиков» (которые и разорили многие из них в 30-е годы ХХ века в США), поэтому те из них, которые не могут рефинансироваться в банках более высокого уровня могут дефляции и бояться. Но в любом случае, не они определяют позицию финансовой элиты. А вот те, у кого баланс долгов отрицательный (домохозяйства, бюджеты, корпорации) заинтересованы, скорее, в инфляционном сценарии, который позволяет эти долги обесценивать. Да и доходы в номинальном выражении в этом случае растут, что создает ощущение позитива.

Есть и еще одно обстоятельство. Дело в том, что последние 30 лет любой рост в любых отраслях был, так или иначе, связан с надуванием финансовых пузырей. И власти США, для которых вновь запустить экономическую «машинку» есть дело, в некотором смысле «жизни или смерти», будут пытаться (собственно, уже пытаются!) надувать те или иные пузыри в расчете на появление «вторичного» спроса и перезапуск всего экономического механизма.

Таким образом, можно отметить, что баланс интересов в американском обществе (которое, как понятно, определяет ситуацию и во всем мире, с точностью до некоторых деталей, о которых будет сказано ниже, поскольку именно США является крупнейшим в мире потребителем) более или менее понятен, но вот сам момент принятия решения будет определяться в рамках политических процессов, то есть чисто экономическому анализу не подлежит.
Действительно, для осуществления эмиссии нужно осознанное решение ФРС США. Но в самом руководстве ФРС, за исключением ее руководителя Бернанке, который не только назначен президентом США, но и является, скорее, ученым, чем банкиром, практически никто не поддерживает инфляционный сценарий. Банковская элита хорошо помнит «золотые» для себя 30-е годы, когда доступ к печатному станку позволил им легко перекупить за бесценок почти все стоящие активы в США, да и почти по всему миру. 30-е годы стали периодом мощнейшего перераспределения собственности в пользу финансовой элиты, периода, который она не против повторить. Кроме того, вся система экономического «мэйнстрима», то есть не только теория, но и поддерживающие ее институты, включая МВФ и Мировой банк, созданная в последние 30 лет, периода господства в мировой экономике финансовых механизмов, построена на примате тезиса о недопустимости высокой инфляции ни в каком случае.

Однако ФРС не в воздухе висит и давление Вашингтона на нее все более и более усиливается, приведенный выше пример с финансовыми пузырями тому показатель. Конгресс США уже пытался провести независимый аудит этой организации, пока ФРС удалось отбиться, но надолго ли? Бернанке отчаянно борется за независимость своей структуры, в частности, за право банкиров самим назначать руководителей региональных резервных банков, однако понятно, что если атаки Белого дома усилятся, то ФРС не устоять. А Белому дому категорически необходимы деньги: на повышение социальный выплат, на поддержку принципиально важных для него отраслей, на военные программы, наконец, на принятую недавно программу реформирования медицинской отрасли.

Многие кстати, не понимают, зачем Обама так отчаянно борется за эту программу. Ответ очевиден: сегодня десятки миллионов человек в США в принципе не могут получить медицинскую страховку, а бесплатной медицины в этой стране нет. По мере падения уровня жизни населения, за гранью полной невозможности получить медицинскую помощь останутся по оптимистическим оценкам около 100 миллионов человек, а по пессимистическим – 150 (то есть половина населения страны). Никакой руководитель государства такого позволить себе не может – а значит, реформу нужно делать любой ценой, на что нужны деньги.
ФРС уже пошла на грубые нарушения устава МВФ, начав непосредственный выкуп казначейских бумаг США за счет прямой эмиссии. Сколько она выкупила за счет внебалансовых операций – пока тайна. Но в любом случае, эмиссию придется увеличивать, поскольку оставить Белый дом без необходимого ему финансирования ФРС не может, это будет для нее катастрофа, которая почти неминуемо приведет к национализации эмиссионных функций этой организации.

С другой стороны, у ФРС есть источник сокращения денег в экономике – это прекращение программ стимулирования банковской системы. На последнем заседании Комитета по открытым рынкам ФРС было объявлено, что к марту начнется постепенный возврат выданных ранее банковской систем денег, что резко усилит дефляционные тенденции в экономике. По моему мнению, на первом этапе в этой схватке победит именно финансовая элита. И потому, что у нее явно выше оперативность, и потому, что экономическая политика администрации Обамы, во многом, контролируется именно Уолл-стритом, представители которого занимают практически все ключевые экономические должности в Белом доме, и потому, что любые принципиальные решения в американском правительстве должны пройти долгие и мучительные обсуждения в Конгрессе. И потому, что эффективность запуска экономики через надувание новых пузырей оказалась крайне низкой.

Здесь нужно вернуться к прогнозу на 2009 год, точнее, той его части, в которой говорилось о росте доллара в конце года. По моему мнению, выбор между (гипер)инфляционным и дефляционным сценарием в пользу последнего должен был быть сделан еще тогда, что вызвало бы «разворот» рынков: доллар – вверх, фондовый рынок и нефть – вниз. Однако ряд событий, среди которых, в частности, был процесс переизбрания Бернанке руководителем ФРС на второй срок, отложили этот процесс. Тем не менее, скорее всего, еще в первой половине текущего года, начнется вторая «дефляционная волна» кризиса, которая опустит индекс Доу-Джонса до уровня 6-7 000, нефть – до уровня 35-40 долларов за баррель, а доллар повысит относительно евро до уровня как минимум 1.35. После чего, в том числе и под давлением Белого дома, эмиссия возобновится, что позволит остановить спад уже на новом, более низком уровне.

Отметим еще одно важное место, связанное с ролью Китая в современной мировой экономике. У Китая сегодня начались серьезные экономические проблемы: «мотором» его экономики является экспорт, который сокращается. Как следствие, власти этой страны начинают внеэкономическое стимулирование внутреннего спроса, что быстро надувает в китайской экономике масштабные пузыри. И что тут делать? Рассчитывать на рост внутреннего спроса китайское руководство всерьез не может: при переориентации производства на внутренний спрос прибыль и зарплаты начнут падать, тут необходимы колоссальные многолетние программы, времени на которые уже нет. Давать кредиты, которые никогда не будут возвращены? Но это значит, что будет серьезно подорвана финансовая система страны.

И, тем не менее, выход есть. Представим себе, что сегодня Китай выйдет на мировые финансовые рынки с ценными бумагами, номинированными в юанях. Тогда, только за счет изменения курсовой разницы (ревальвации юаня), у Китая появится мощный источник прибыли, который может компенсировать ее падение от экспортных операций и серьезно ускорит процесс переориентации на внутренний рынок. Да и мировой финансовый рынок, который сегодня задыхается от избытка денег и невозможности их прибыльно вложить, ринется в эти новые бумаги. Более того, это будет для Китая еще и мощнейшим инструментом влияния на мировую политику, поскольку объем продаж этих бумаг в те или иные руки можно будет легко контролировать.
Для реализации этой программы Китаю нужно как минимум три вещи: во-первых, наличие юаня за пределами страны (соответствующие программы сегодня уже активно работают), его, хотя бы ограниченная, конвертация и, наконец, действующая мировая финансовая система. Если обвал современной системы, построенной на долларе, произойдет раньше, чем соответствующая программа будет запущена, скорее всего, ее эффективность будет значительно ниже. Не исключено, что понимание этого и заставляет США активно требовать от Китая ревальвации юаня (поскольку если оставаться только в рамках экспортно-импортных операций, то ревальвация юаня приведет только к перераспределению доходов посредников в рамках этих операций в пользу китайской стороны). Но в любом случае, активность Китая, скорее всего, будет существенно стимулировать элиту США на принятие хотя бы какого-нибудь решения.

Все это означает, что в 2010 году, Китай, на фоне ухудшения экономических показателей и роста финансовых пузырей во внутренней эконмике (в этом смысле стран в ускоренном темпе пройдет американский путь 2000-х годов) начнет все ускоряющуюся экспансию в мировую финансовую систему и ускорит процессы создания замкнутого на себя регионального финансового кластера.

Таким образом, в начавшемся году мировая финансовая система будет продолжать свое движение, начатое летом 2007 года, причем, скорее всего, в первой половине года произойдет очередной дефляционный этап, который осенью сменится новым витком денежной накачки. Вызовет ли она гиперинфляцию – пока вопрос, но, скорее всего, нет. В этой ситуации серьезные проблемы ждут страны – экспортеры нефти (про Россию см. отдельный прогноз), так что не исключено, что проблемы, аналогичные Дубаю конца 2009 года, станут привычными. Большие сложности ждут Европу: хотя евро и пойдет вниз, что несколько облегчит положение экспортеров, падение спроса в США продолжится, а значит общее экономическое состояние ЕС ухудшится.

Особые проблемы будут у «малых» стран Европы. Рассчитывать на помощь США они уже не смогут, у лидеров Евросоюза тоже денег не будет. Это будет означать резкое падение уровня жизни в этих странах, что вызовет существенный рост различия в доходах разных стран ЕС. Кроме того, значительная часть населения «бедных» стран ЕС будет вынуждена эмигрировать на родину, поскольку безработица будет расти всюду и рабочие места будут «резервироваться» для граждан своих стран. Почти наверняка сильно вырастет преступность, в том числе этническая, что заставит власти ряда стран ЕС потребовать усиления контроля за трансграничной миграцией граждан. Я не уверен, что процесс евроинтеграции в 2010 году уже пойдет вспять, но его темпы совершенно точно сильно замедлятся.

Нужно учесть еще одно принципиальное обстоятельство: вторая дефляционная волна сведет практически «на нет» все усилия мировых лидеров по поддержанию оптимизма среди потребителей и компаний, а это означает резкий рост сбережений и сокращение портфельных инвестиций. Поскольку в условиях дефляции стоимость денег растет, все больше и больше потенциальных инвесторов будут «выходить в кэш» и держать все свои активы в наличности. К концу года, когда начнется очередная инфляционная волна, они начнут лихорадочную активность по поиску места вложения денег.

При этом, поскольку главным механизмом продолжения кризиса будет падение спроса, а он в мире, в основном, выражен в долларах США, то все страны мира, включая Китай, Индию и страны Латинской Америки, будут активно поддерживать действующую модель. При этом, поскольку доля США в совокупном мировом спросе, будет все время снижаться, они будут искать альтернативные источники спроса, в том числе за счет разработки программ его стимулирования на национальном уровне. Это означает, что мировая финансовая система, построенная на долларе, останется достаточно сильной (хотя степень ее контроля над региональными экономическими процессами будет ослабляться), а вот позиции МВФ, Мирового банка и других международных финансовых организаций, будут ослабевать. Созданные в рамках Бреттон-Вудских соглашений и призванные распространять по миру базисные положения «Вашингтонского консенсуса» они, в условиях кризиса и постоянных ошибок в рамках прогнозирования экономических процессов, будут вынуждены постепенно уступать свое место другим (возможно, еще не созданным) организациям.

Темпы падения основных макроэкономических показателей США не должны меняться и составят около 8-12% в год. Это означает продолжение серьезных проблем стран Юго-Восточной Азии и их все большую переориентацию на Китай и Индию, как потенциальные источники спроса. Китай, как уже было сказано, при этом будет активно продвигать собственную валюту на региональные рынки и готовить почву под их захват за счет начала выпуска своих ценных бумаг. Что касается Индии, то она будет традиционно вести более консервативную политику. Аналогичные процессы будут происходить в Латинской Америке, только там центром станет Бразилия, и ускорится процесс создания региональной валюты. Интересным будут процессы конкуренции США и Латинской Америкой за Мексику.

Экономические проблемы и пессимистические настроения будут вынуждать власти крупнейших стран Запада искать внеэкономические причины, на которые можно было бы свалить, «объективизировать» экономические трудности. Я уже писал об этом в прогнозе на 2009 год и события в Афганистане, Пакистане, Иране, да и Йемене, в самом начале этого года, такую точку зрения подтверждают. Скорее всего, политика создания (пока) управляемых региональных конфликтов продолжится.

В заключение прогноза хотел бы отметить, что, скорее всего, серьезного развала инфраструктуры, что финансовой, что промышленной, в начавшемся году не произойдет, а это значит, что все тенденции, имевшие место в году ушедшем, продолжат свое плавное развитие. При этом ключевыми моментами, определяющими развитие событий для конкретных компаний, станут четыре основных процесса:
- сложности в привлечении и размещении инвестиций;
- начало разрушения системы «среднего» класса и соответствующих проблем в маркетинговой политике практически всех компаний-производителей;
- принципиальное изменение управленческой и менеджерской политики;
- рост «плохих» долгов и невозможность получения нормального кредита.

Именно эти проблемы (может быть, в разном порядке) встанут практически перед любой компанией, которая захочет успешно продолжать свою деятельность в условиях кризиса. И только те из них, которые эти проблемы смогут решить окажутся в выигрыше.

На этом прогноз на 2010 год заканчивается, однако не исключено, что летом мне придется к нему еще раз вернутся.

М.Хазин, Москва, 1-6 января 2010 года.

( написано 06.01.2010, опубликовано 06.01.2010)

оригинал тут

katehon

17 января 2010 в 18:02

МОДЕРН и модернизация

кризис, для мозга, что происходит?

Запад разрушил модерн

Сергей Кургинян, политолог:

Власть предлагает, так сказать, модернизацию. Но не очень точно ощущается отношение этой модернизации с модерном. Проект модерн, многие считают, начался где-то, ведь можно его тянуть из глубокой древности, но все называют 1500 год. И когда сейчас говорят о том, что некий большой исторический цикл закончился, то имеется в виду, что этот цикл начался где-то в районе 1500 года, что он связан с крупными открытиями, с городской культурой, с книжной цивилизацией. Ну, я бы добавил к этому, что связан с культом разума, плюс с постепенной эмансипацией женщины. Ну, там очень много компонентов было в пределах этого проекта, которые неумолимо развертывались на протяжении многих столетий, вопреки казавшимся крупным изменениям, а вот это двигалось, двигалось вперед.

ДАЛЕЕ...

В какой-то момент эта машина начала давать сбои. Теперь возникает вопрос о том, что такое модерн в XXI веке. Можем ли мы считать, что его вообще нет? Я должен обратить ваше внимание на то, что модерн – это наше все. Я даже не могу вам назвать какую-нибудь каноническую крупную страну, которая живет вне проекта модерн. В мире есть контрмодернистские силы и есть постмодернистские силы. Есть контрмодернистские тенденции в исламе. Есть фундаменталистско-контрмодернистские тенденции во всем мире, в том числе в связи со всеми крупными мировыми религиями. Но нет стран, которые взяли бы на себя сегодня флаг вот этого самого контрмодерна.

В этом смысле очень интересно разобрать, так называемую, "концепцию цивилизаций" Шпенглера, Тойнби, иногда еще Данилевского туда причисляют. И как бы, конечно, Хантингтона, потому что одновременно с пришествием Буша- младшего все начали говорить об этом самом Хантингтоне, о его «столкновении цивилизаций». В сущности, война в Ираке и все остальное, это было, и вот это 11 сентября 2001 года: все это рассматривается как конфликт цивилизаций или война цивилизаций.

Хотелось бы напомнить тем, кто любит эту концепцию, что все это построено на одном очень милом недоразумении: нет цивилизаций, потому что цивилизация, по определению тех авторов, которые используют это понятие, – это общность, регулируемая в основном религией. И дальше все это движется по принципу, какая именно религия. Но никто не живет в этих цивилизациях. Нигде религия не является основным регулятором жизни. Религия существует по законам модерна. Церковь отделена от государства. Религия не является ядром сегодняшней государственности. Она являлась им в так называемую эпоху премодерна или традиционного общества. А сейчас она им не является.

В Китае, что все-таки цивилизация китайская, есть даосистская или какая-нибудь еще? А как же это, так сказать, уйгуры, как же "принцип 5 лучей" Сунь Ят Сена, на основе которого и сейчас держится Китай? Что Китай есть ханьской цивилизацией? Нет, это цивилизация равноправного существования маньчжуров, ханьцев, других племен или народностей, входящих в единую великую китайскую нацию. И другие государства исповедуют этот самый принцип национализма и модерна, где под национализмом подразумевается прогрессивный национализм. Национализм, который формирует определенным образом нацию.

С этой точки зрения, что такое нация. Нация – это субъект модернизации. Для того чтобы осуществлять модерн, мы должны сформировать нацию. И одновременно с этим, только в условиях модерна, формируется современная нация. Значит нигде в мире, по существу, кроме Саудовской Аравии или небольших других стран, или Ирана, например, нет такого ощущения, что примат религии, когда все определяется некими религиозными лидерами. Очень немногие государства так живут. И для того, чтобы они начали так жить, нужно сломать всю тенденцию современной жизни. А она, между прочим, такая очень цепкая. Жизнь современная такая ленивая, усталая, какая угодно, но карабкается же, карабкается куда-то, и ее невозможно сломать.

В этом смысле все разговоры о Шпенглере, Тойнби, Данилевском иди Хантингтоне - это ничто, но они существуют. И с одной стороны, все уже активно выходят в сторону Хантингтона, практически в сторону контрмодерна. Потому что с того момента, как мы начинаем жить по законам цивилизации, мы живем за пределами модерна, мы живем там, где религия регулирует жизнь. Другая сторона этой модели – это заявление Фукуямного "конца истории". Значит, люди продолжают жить так, как они живут, но наступает некий конец истории, т.е. возникает общество без революций, без кризисов. Оно осуществляет утопию Гегелевского "конца истории" и переходят от исторического духа к новому духу. Там уже нет страстей по новому, идеальному, новые идеалы не возникают, человечество перестает ими воспламеняться. Сам Фукуяма говорит об этом обществе, как об обществе скуки.

И вот вся эта тенденция, очень близко находящаяся с постмодерном или постисторией, что намного хуже, – это вторая выявившаяся тенденция. Перед тем, как Хантингтон выдвинул свой "Манифест", и после этого начались войны в Ираке, Афганистане и т.д., Фукуяма выдвинул свой "Манифест" (и это все называлось "Манифестом либерализма"). Но для того чтобы признать, что существует конец истории, нужно отказаться от классического либерализма. Это уже не либерализм, это уже постмодерн. И Хантингтон, и Фукуяма достаточно крупные люди – это, по существу, концептуалисты либеральной демократической партии США.

Значит, мы имеем право говорить, что эти самые постмодерн и контрмодерн это не выдумки, так сказать, моего аналитического ума. Это хоть и маленькие такие «козявки», но вполне уже влезшие в респектабельное пространство человеческой мысли. Они уже существует, у них уже все живет. Какая самая мощная сила контрмодерна существует в мире? Не государство, государств нет. Но самая мощная сила, которая существует в мире – это, конечно, ислам. При этом нельзя весь ислам называть контрмодернистским. Ислам очень разный. В пределах самого ислама тоже существовали тенденции модерна.

На протяжении всех этих веков существовали исламские модернисты. Люди, которые говорили о разуме, о прогрессе, обо всем прочем в рамках самого ислама, они безжалостно уничтожались. Безжалостно уничтожались все лидеры национальных государств исламского мира. Значит, в принципе, внутри самого ислама существует очень мощная контрмодернистская тенденция. Это не тенденция, изначально не прошедшего модерна, общества. Это тенденция общества, соприкоснувшегося с модерном, и, категорически отстранившегося от него, как от скверны.

Где-то это принимает (Саудовская Аравия – это абсолютно немаленькая страна, с точки зрения влияния на исламский мир, также Иран) уже активный характер или почти уже приняла в Пакистане. А где-то это принимает более такой мягкий характер, где всякого рода национальные силы еще борются с силами, которые исповедуют контрмодернистский ислам. Но это мегатенденция, накаленный миллиард людей. Это очень много.

Что касается постмодернизма, то мы все это видим. Это так называемые либералы, которые уже перешли в свою противоположность, которые отказались от всех высоких либеральных идеалов эпохи, не знаю там, Гюго: обездоленные, отверженные, право человека на восхождение, единство рода человеческого, гуманизм, тот же самый прогресс – все это заменено формальной бессмысленной демократией. Демократия постепенно вырождается и превращается в права меньшинств по отношению к большинствам, миноритарные группы по отношению к мажоритарным группам, что тоже является глубоким извращением основного принципа демократии.

Кроме того, эти миноритарные группы очень часто приобретают- весьма такой специфический характер. И, наконец, права человека все больше превращаются в права насильника и беспомощной жертвы. Поскольку жертву, в принципе, должно защищать государство, а теперь говорится, что государство плохое, поэтому никто не должен защищать права жертвы. И так автоматически получается, что насильник получает новые права. Все это вместе - есть мутация демократии. И тогда возникает некая трагедия модерна, которая заключается в следующем: если всегда на протяжении веков модерн представлял собой сумму двух групп – консервативной и либеральной. И консенсус заключался в том, что и мы либералы, и мы консерваторы одинаково присягаем модерну. Мы находимся в рамке этого самого модерна, мы внутри него работаем.

Теперь, когда рамка разваливается, вдруг оказывается, что либералы, которые превращаются в постмодернистов, и консерваторы, которые превращаются в контрмодернистов, смотрят друг на друга сквозь прорезь оптического прицела. Это наиболее массовый случай. А в ряде случаев сговариваются, так, например, мы понимаем, что с исламом и с самым радикальным исламистски настроенным слагаемым этого ислама, очень сильно договаривались европейские группы по самым разным поводам. Например, война с Советским Союзом. Против нас использовали это самое исламское оружие. Разве против Америки его тоже не использовали? Разве в 2001 году его не начали использовать уже против США? Значит, его использовали против модерна, как такового. А кто?

Значит, в пределах Западного общества есть группы, которые находятся в достаточно глубоком антагонизме к самому проекту модерн. Почему? Я поставлю один тупой вопрос, самый примитивный. Если представить себе, что полтора миллиарда китайцев и миллиард индийцев, взяв барьер модерна, начнут жить, как американцы, т.е. имея коттеджи, 2-3 машины на семью, если 2,5 миллиарда людей вольется в модерн, выдержит ли это существующий миропорядок? Согласен ли существующий миропорядок (европейский, американский, любой другой) принять 1,5-2 миллиарда людей на тот же самый образ жизни, которым живет Западная цивилизация? Да или нет, это возможно или невозможно?

На самом деле мы должны признать, что нет. Западная цивилизация не готова принять 2-2,5 миллиарда людей, живущих по ее же законам. Америка не готова, чтобы по законам модерна было признано, что Китай победил Америку. Когда люди проигрывают по определенным правилам, не готовы принять эти правила, что они делают? Меняют правила. Значит, сейчас возникает вопрос о великой смене правил или, как это говорится, смене парадигмы. Модерн закончен, отменяем. Как отменяем? А Китай, а Индия, а все другие? Отменяем! Тогда часть человечества живет по законам постмодерна и играет – это играющие господа. А часть надо кинуть назад в архаику, в регресс.

Первый эксперимент по управляемому регрессу, который был осуществлен в мире, – это распад Советского Союза. И наша власть до сих пор отказывается признать те стартовые условия, в которых она пытается осуществлять модернизацию. Это условия «трех Д» – деиндустриализация, мы это все видим, декультурация, что такое реалити-шоу «Дом-2» и все остальное – это как бы война с культурой, и, так сказать, дегуманизация, начинающая отдавать безумием. Что такое, так сказать, событие чудовищное, которое все сейчас обсуждают, произошедшее в Перми – это сознательное самосжигание обезумевших людей себя в неком помещении, причем, в этом помещении истребляли себя люди, знающие свойства этого помещения.

Можно и должно приносить глубочайшие соболезнования людям. Это великая трагедия, но если начать все-таки думать над этой трагедией, то речь идет о том, что люди сами собрались, зная в каком помещении они находятся, и стали жечь фейерверки. Вот я буду здесь жечь фейерверк? Происходит ситуация какого-то обезумевания, потери инстинкта самосохранения. Агрессивные люди, стреляющие друг в друга, пусть и с травматического оружия, по поводу того, кто кого подрезал, так сказать, автомобилисты. Явления массовые, и по всем регионам, когда люди действуют вопреки разуму, вопреки всему, когда закипает вот эта новая какая-то волна агрессивности. Что это все такое? Это дегуманизация. Значит, можно назвать этих «Д» больше. Значит, стартовые условия, в которых власти собираются совершать модернизацию, заключаются в этом.

оригинал тут

Вперёд в прошлое

Сергей Кургинян, политолог:

Модернизация – это борьба с традиционным обществом. Модернизация происходит следующим способом: выявляется прогрессивный уклад, новый (заводы новой генерации какие-то, нанотехнологии, не важно, что). После чего, уклады регрессивные эксплуатируются в пользу укладов прогрессивных. Обычно в классической модернизации регрессивным укладом или традиционным укладом является крестьянский. Начинается раскрестьянивание. Все говорили, как свирепо Сталин раскрестьянивал СССР, это правда, коллективизация и все прочее. Но никто не говорит о том, что раскрестьянивание в Англии стоило больше жизней, чем раскрестьянивание в СССР, хотя и затянулось на более длинный срок. Никто не говорит, во что обратилась война с традиционным укладом в Германии, где уничтожена была треть населения в ходе этих войн и т.д.

Это и есть его величество модерн. Он разрушает противника. Буржуазия разрушает феодализм и сельское хозяйство, опорой которого является феодализм, и создает нечто новое. Если враг не сдается – его уничтожают. Легко издеваться над этим мозгом. А что делать, если враг не сдается? Сдаваться самим. Восходящая буржуазия ломала феодализм, ломала традиционное общество, ломала все остальное и создавала общество модерна.

ДАЛЕЕ...

Неожиданно я прочитал, примерно, полгода или 8 месяцев назад выступление, весьма, очень милого человека по фамилии Юргенс, который вдруг говорит, что модернизации без свободы не бывает. «Как не бывает? - говорю я. - Как не бывает? Есть статистика:140 стран мира,- и нигде свободы, с точки зрения политической демократии, нигде ее не было, кроме, как в момент, когда осуществлялась модернизация». Где она была? Можно ли мне назвать торжеством свободы, так сказать, модернизацию в США, которая происходила на фоне гражданской войны? Когда враг модернизации под названием Юг, латифундии, юго-хлопковые хозяйства разрушались генералом Грантом с помощью массового расстрела населения из пушек.

Мирной модернизации почти никогда не бывает. И очень редкие примеры – это скорее аномалии, связанные с тем, у какого из государств был какой-то внешний спонсор или, так сказать, не было сил сопротивления серьезных. В первый день, когда я задал вопрос, почему же в России возможна модернизация при наличии свободы? Но в любом случае, вы не имеете права говорить, что, как известно, модернизации без свободы не бывает. Из кризиса триумфально выходит Китай. У него как бы есть политическая свобода, там есть одна партия, и это противоречит главному принципу этой политической свободы. Как бы, значит, она бывает без свободы. Может быть, вы ее не хотите. Может быть, это очень хорошо получить модернизацию с помощью свободы. Но только объясните мне, пожалуйста, почему никто ее не получил, а тут получают.

Но Россия совершит чудо. Все совершали модернизацию без свободы, а мы совершим со свободой. Чудо – это замечательно. За счет чего? Если вы однажды скажете, что вот есть пропасть в 20 метров, и я ее перепрыгну. Вам скажут, что вы сначала поинтересуйтесь, каков мировой рекорд прыжков в длину. Ты его хочешь преодолеть, совершить чудо. За счет чего? Значит, теперь смотрите, что получается, что меня беспокоит больше всего.

Все поле основной политической жизни в России занято модернизацией. Президент Медведев, глава государства, сделал это необратимо главным своим лозунгом. Он уже не сможет выйти из модернизационного коридора. Он сделал себя заложником этой концепции. И это само по себе хорошо, если ее реализовать. А теперь представьте себе, что она проваливается, дискредитируется, как когда-то провалилась и дискредитировалась концепция демократии. Что тогда происходит? Что за рамками процесса?

А за рамками процесса разного рода контрмодернисты. Вот в дискуссии со мной академик Шафаревич говорит, что народ русский возникнет снова тогда, когда катастрофа выгонит русских из городов, и они обернутся на землю. Вы хотите вернуться на землю? Вы хотите пахать с помощью деревянной или другой сохи? А главное, если вы все начнете пахать с помощью деревянной сохи, то ясно же, что вы будете рабами тех стран, которые сохранят индустриальную компоненту. И, фактически, огромное количество сил, которые называют себя оппозиционными, последовательно становятся на контрмодернистские позиции.

Далее, поскольку контрмодернизм предполагает, что мы оперируем не понятием нации, а каким-то другим понятием. Нация – это светская общность языка, культуры, истории. Вот наши исторические герои, наши святыни – идентичность, строится через это. В нации запрещено разбирать: галл ты, франк, кто, ты там. То все эти люди требуют, чтоб демонтировалась нация, как таковая. Она еще еле-еле формируется в России. Россия так долго жила в имперской формуле, что для меня не есть плохо, где народы могли существовать, не формируя, в итоге, единой политической нации. И происходят вот эти регрессивные задержки с формированием нации.

Что начинает заменять нацию? Племя. У Кургиняна комплекс нерусскости. В каком смысле нерусскости? В каком смысле? Я говорю на русском языке хуже Шафаревича? Я не родился в Москве? Мои родители не являются интеллигентами, которые всегда жили в России и формировали ее культуру, ее науку? Мои родичи не служили царю на протяжении, так сказать, тысячелетий? Что ты имеешь в виду? Окончание фамилии. Но тогда есть другие окончания фамилии: Шафаревич, Бондаренко. Как только мы начнем это все разбирать, диссоциация нации незрелой превратится в племенную рознь.

На одном из съездов народных депутатов СССР еще я слышал, как депутат натурально читал стихи Ярослава Семенюкова: «Не попрекай сибиряка, что держит он в кармане нож, ведь он на русского похож, как барс похож на барсука». Значит, уже "сибиряка",- отдельный народ. А казахи уже говорят о себе, что они не русские. На какой ужас мы обрекаем русских, самих себя, всю эту территорию? На какой геноцид? Что все соседи будут смотреть, когда тут все эти племена начнут разбираться до остатка?

Наконец, мы должны сказать: этот контрмодерн, какого имеет родоначальника. Этим родоначальником является план «Ост», немецкий план «Ост», по которому в каждой деревне должен быть отдельный культ, по которому главный враг – это русская городская интеллигенция, которую надо уничтожить. По которому население надо закрестьянить, по которому русские должны не знать ничего, кроме азбуки и таблицы умножения, а можно и этого не знать. Это что такое? Все план «Ост».

Значит, у нас по границе властной, модернизационной, всеобъемлющей формулой начинают располагаться тараканы с фирменным знаком «план «Ост». Если властная модернизационная формула схлопывается, то эти тараканы немедленно захватывают все политическое поле. И конец русскому государству, конец русской нации. То, что я разбираю, как эту самую трагедию постмодерна, контрмодерна и всего прочего. Кризис и другие. Что значит другие? Другие – это есть модерн, постмодерн, контрмодерн, сверхмодерн. По законам постмодерна мы никогда жить не будем.

Значит, вопрос заключается в том, что такое этот сверхмодерн. Сверхмодерн – это сложнейшее понятие. Оно существовало у коммунистов, было связано с политкультом, с представлением о богостроительстве, о том, что человек сам может стать богом, что наука может стать культурообразующей функцией. При этом наука, естественно, должна быть преобразована. Это не наука, для которой существует, так сказать, второй закон термодинамики, и мир гибнет. Это наука, которая призвана спасать мир. Это не наука, в которой разделено все на дисциплины. Это не наука, как бы поклоняющаяся только истине, какой бы эта истина не была. Это наука, в которой противоположность между истиной, добром и красотой снимается. Это совершенно другое состояние общества.

У русских и у всех народов СССР есть огромный потенциал этих наработок. Они просто еще не осознают, что вполне можно выдвинуть лозунг «Вперед, в прошлое». Это прошлое содержит в себе гигантское количество подобных наработок. Но эти наработки есть и у человечества. Во Французской революции они существовали, когда возникала вдруг богиня разума или Робеспьер выдвигал культ великого существа. Это, в целом, некая тенденция в пределах человечества. Она, конечно, периферийна. Она, конечно, существует в стороне от мейнстрима. Но если мейнстрим рушится, то остаемся мы: те, кто этот сверхмодерн разрабатывают и в него верят и те, кто говорят о контрмодерне и постмодерне, т.е. люди, которые сворачивают историю.

Тут, конечно, главный вопрос об истории. И по этому вопросу компромисса быть не может. История есть величайшая ценность. Это лестница восхождения человечества. Ее понятие исторического духа объединяет нас здесь с религиозными людьми, которые существуют здесь в формуле модерна. Если для религиозного человека есть история, то этот человек наш союзник. Если для него история – это пакость, то это нечто совсем другое. Одно дело, когда говорится, что нынешняя вселенная, так сказать, большой взрыв, это сотворение богом мира и человечества. А другое дело, когда говорится, что это момент изгнания Адама из рая.

Если вся вселенная - это момент изгнания Адама из рая, то она вся повреждена, она вся в грехе. Ее можно только ликвидировать, о чем и говорят гностики. Если же мы верим в нечто, в то, что нам дано, и содержит в себе правду и красоту (сотри случайные черты и ты увидишь – мир прекрасен), если мы верим, что мы предназначены для боя (и вечный бой нам только снится), то мы движемся путем модерна. И история будет продолжена, она приобретет новые качества, она будет опираться на новый гуманизм, на нового человека. Но это будет человек и это будет гуманизм.

И тут и есть главная развилка. И в этом огне брода нет. Первым испытанием этого огня была Великая Отечественная война, в которой мы сражались с фашистами. Фашисты стояли под агностическим знаменем. Тогда мы победили. В 91-ом году нам показали, что такое фашистский реванш на нашей территории. Ну что ж, посмотрим, что будет дальше. И я всегда в этой связи вспоминал фразу не очень любимого мною поэта Гумилева: «Ночь пройдет, и тогда узнаем, кто будет властителем этих мест». Ночь еще не прошла, посмотрим. Но это вопрос о судьбе мира, о судьбе человечества. И, как всегда, он находится в русских руках. Этот мяч на нашей территории. И нам на этот вопрос нужно отвечать.

оригинал тут

1 комментарий

katehon

17 января 2010 в 13:36

Что со старушкой Европой происходит?

что происходит?, кризис, В мире

Единая функция Европы - музей

Андрей Фурсов, социолог:

Недавно я побывал в Италии, при том, что я немало поездил по миру, в Италии я был первый раз. Эта поездка стала для меня таким толчком к очень невеселым размышлениям.

Италия мне страшно понравилась. Это чудесная страна, там живут, при внешних контактах, очень доброжелательные люди, это фантастическая архитектура, это живая история, осуществленная, живая история, воплощенная в камнях. И когда смотришь на дворец Висконти в Милане, на то, что построено во Флоренции – это чудо, безусловно.

Но к этому всему, чем больше этим восхищаешься, тем больше к этому примешивается такое горькое чувство, потому что понимаешь, что вот те люди, которые живут в этих городах, они имеют отношению ко всему этому цивилизационному багажу примерно такое же, как нынешние арабы, живущие в Египте, к eгипетским пирамидам. И в этом отношении для меня Италия стала финальной точкой после того, что я видел в Англии, во Франции и Германии.

ДАЛЕЕ...

Если говорить упрощенно и предельно прямо об этом впечатлении, когда я ходил по итальянским городам, я понимал, что я хожу по городам страны, в данном случае Италии, которая закончила свое историческое существование. И это уже существование после истории, то есть там, действительно, конец истории наступил. Европа, действительно, закатилась, закатилась в лунку истории, и вот та жизнь, которая там идет, она довольно сытая, спокойная, туда хорошо приезжать отдыхать, писать там книги, но в этой жизни ничего не происходит качественно нового и ничего не произойдет. Кто-то скажет: «Ну, и хорошо! Можно так жить всю жизнь». К сожалению, жить всю жизнь тихой жизнью не получается, потому что рядом с этой жизнью прорастает другая жизнь в виде огромной волны мигрантов из Ближнего Востока и Африки, которые резко отличаются от европейского населения и по цвету кожи, и по культуре, и по возрасту. То есть с одной стороны мы имеем сытых, богатых европейцев и среднего достатка, а с другой стороны бедных, темнокожих мусульман, например.

И в этом отношении Европа все более и более превращается в музей, архитектура – это музей. Европа – это то место, куда приезжают туристы, то есть единственная, пожалуй, функция Европы, которую она сейчас сохраняет – это огромный музей. То есть музеезация Европы означает конец ее исторического существования. Если музейная страна Европы становится главной, то это означает, статика доминирует над динамикой. И очень хорошо понимаешь, когда смотришь, например, на Миланский собор, что европейцы больше ничего подобного никогда не создадут, они уедут с «ярмарки истории». С одной стороны в этом нет ничего трагического, потому что цивилизации поднимались, была египетская цивилизация, была античная, была европейская. Вот теперь европейская уходит, и через 50 лет у нее может быть вообще совсем другое лицо. А в районе замков Луары будет жить арабское население, и, как расписал в своем романе «Мечеть Парижской Богоматери» Чудинов, им запрещено выращивать виноград, делать вино, потому что ислам им этого не позволяет. То есть с точки зрения мировой истории – это обычный процесс, мне, как человеку, воспитанному на европейских ценностях и при европейской культуре, а русская культура – это, безусловно, северо-восточный вариант европейской культуры. Конечно, очень жаль, когда на протяжении твоей жизни, где-то с 50х годов, происходит вот это умирание.

Есть еще очень интересный автор английский Эдвардс, который написал трилогию «Викторианцы», «После Викторианцев» и «Наше время». И вот в этой книге «Наше время», это по сути дела социальная история Англии, написанная популярно, он пишет, что в 50-е годы англичане жили довольно бедно после войны, но они знали, что они англичане. А вот при Тэтчер произошло следующее, пишет он – «Англия превратилась в ничейный дом». Он пишет: «England is nobody’s home». Это ничейный дом, там живут общины. И европейцы в Европе превращаются в одну из общин, я уже не говорю о том, что есть немало других линий отлома европейцев от своих собственных цивилизаций, я назову только два. Первое – это переход от цивилизации производства к цивилизации потребления и досуга, то есть люди потребляют и проводят досуг, то есть это не трудовая цивилизация, трудовые навыки уходят, трудятся в Европе люди из Восточной Европы, из Африки, из восточных стран. И вторая вещь – это отношение к христианству. Даже в Европейской Конституции была проблема, потому что оттуда убиралось христианство, в Европе живет много нехристиан, то есть мы, действительно, присутствуем при финальной стадии заката Европы в лунку истории, и мне очень-очень жаль.

С другой стороны, с точки зрения чисто практикo- политической, отсюда можно сделать целый ряд других выводов. Например, как можно позволять себя учить и правам человека и многим другим вещам, представителю общества, которое уже едет с ярмарки истории, общество, в котором провалились, в Европе провалились все три модели интеграции неевропейцев в европейскую жизнь, английская, голландская и французская. Мне очень странно, что в пассе наши представители позволяют учить себя вот этим людям, которые - а) живут после истории и после своей культуры, б) не смогли интегрировать мигрантов, в) являются протекторатом Америки. И вот эти люди чему-то нас учат - как нам разбираться. Да вообще слушать этого не надо! Я вообще не уверен, что нам нужно присутствовать в том же пассе, чтобы нас учили полные исторические лузеры,как нам существовать.

Я знаю, что в моей стране очень много проблем, но я знаю очень хорошо, что Россия и русские не едут с «ярмарки истории». У нас есть впереди некое будущее, которое мы еще не израсходовали. Европейцы, к сожалению, для меня, я это воспринимаю как личную трагедию, европейцы свое будущее израсходовали, у них его нет, они живут после истории. Поэтому туда очень приятно ездить, смотреть Миланский Собор, Римский Колизей, ну, и все.

оригинал тут

20 комментариев

katehon

12 января 2010 в 20:50

Изготовлен первый ОТЗЫВЧИВЫЙ секс-робот

постмодерн, Apocalipsys Now!, В мире, что происходит?, кризис, просто о сложном, Новости

12 января, 06:08 | Сергей РЯБКО

ФОТО: AP

В США разработан андроид, который его создатели называют первым в мире секс-роботом. Как сообщает AP, устройство было представлено на состоявшейся на прошлой неделе в Лас-Вегасе выставке Adult Entertainment Expo.

Дуглас Хайнс подчеркивает, что удовлетворение сексуальных потребностей – лишь один из способов использования андроидов. В будущем разработчики надеются выпустить более совершенные модели, которые могли бы заменить людям живых друзей. "Секс-робот – это только маркетинг. На самом деле мы хотим изготовить компаньона", – говорит Хайнс.

Робот, получивший имя Рокси, разработан компанией True Companion LLC из штата Нью-Джерси. Корпус куклы оснащен множеством сенсоров, позволяющих ей реагировать на прикосновения пользователя. "Изюминка" устройства, по словам основателя True Companion LLC Дугласа Хайнса, состоит не в способности удовлетворять сексуальные потребности владельца, а в том, что Рокси может установить с ним эмоциональную связь.

Для этого в голове робота размещен динамик, позволяющий ему говорить с владельцем. Разговор ведется не только с помощью готовых фраз – Рокси способна составлять высказывания из разных слов и выражений. Этот процесс контролирует специальная программа, установленная на ноутбуке, к которому подключен робот. Программное обеспечение постоянно обновляется.

Покупатели могут наделить свою "умную куклу" подходящим им темпераментом – True Companion LLC предлагает выбор из нескольких вариантов. За все удовольствие нужно будет заплатить $7 – $9 тысяч. Компания готова начать производство через несколько месяцев.

alt

alt alt alt alt alt

новость взята отсюда

А может сразу серого друга в дисковод отжарить? Или, пардон, теперь это подружка. Впрочем, кому как нравится.

А носки оно умеет стирать? А обсудить поэзию Тютчева?

5 комментариев

katehon

6 января 2010 в 19:05

Итоги 2009

экономический кризис, что происходит?, что делать?, социология, для мозга, геополитика, Без перевода, кризис, Новости, В мире, Повод задуматься, Документальное, Серьезное, Для всех

Что стало главной бедой России в 2009 году? Грозит ли России усиление национализма? Чего нам ждать от Грузии и Украины? Эти и другие вопросы в новогоднем выпуске «Программы Ц» обсуждают Владимир Мамонтов, Максим Шевченко, Леонид Радзиховский, Алексей Жарич и журналист Илья Переседов.

Часть 1 — Евсюков. Кавказ. Пикалёво

Часть 2 — Агония оппозиции

Часть 3 — Судьба Украины и Грузии

Часть 4 — Обама. Кризис. Газопроводы

katehon

5 января 2010 в 17:47

Как выжить после конца света?

социология, что делать?, что происходит?, кризис, постмодерн, Apocalipsys Now!, В мире

Собственно все уже знают. Рецептов уже миллион наберётся. Мы готовы! Когда уже? Ждем.

стенограмма -

Как выжить после конца света?

Ивар Максутов, руководитель Московского религиоведческого общества:

За последнее время для людей, которые регулярно посещали кинотеатры, очевидно, и особенно, если они посещали фантастические фильмы, очевидно, будет, что одна тема доминирует в продуктах массовой культуры, в частности, в фильмах. Это апокалипсические настроения, настроения эсхатологические, направленные на конец света, на прекращение либо этой цивилизации нынешней существующей, либо прекращение существования человечества, либо существования планеты Земля.

Вообще апокалипсические настроения, настроения эсхатологизма, настроения конца света, конца цивилизации, были характерны для человеческой цивилизации всегда. Это происходило в определенные переломные этапы в развитии человеческой цивилизации, когда критической массой новых знаний, теорий, технологий, какие-то совершенно необычные, переворачивающие сознания человека явления, входили в наш мир. Это определенное напряжение, ожидание чего-то нового, ожидание решения проблем, которые человек не может решить самостоятельно. Поэтому он напряженно ждет, что они прекратят существования вообще человеческой цивилизации. И обычно, в общем, какая-то панацея находится неожиданно. Как, скажем, в недавней истории XX века, там это была сексуальная революция. В истории средневековой цивилизации – это была эпоха географических открытий, которые эту средневековую цивилизацию, по большому счету, и прекратило, и начала новое время.

Но сегодняшний пример мне кажется наиболее интересен тем, что среди человечества, по логике создателей, чаще всего наступает либо полное ее прекращение, полное прекращение человеческой цивилизации, или ее максимальная такая атрофия, когда она превращается либо в источник существования какой-то иной цивилизации, ну либо, когда ее захватят какие-то инопланетные существа или машины в случае того же «Терминатора» и «Матрицы», либо человечество уничтожается, оставляя только горстку избранных, то есть каких-то из существ, которым удается вырваться из капкана страшной эпидемии, как, скажем, в фильме «Добро пожаловать в Зомби-Ленд», или уникальном персонажем, как в фильме «Я - легенда». Понимаете, существа вынуждены жить в мире, который им уже не принадлежит. И это эсхатологическое напряжение не оставляет шанса для спасения, и это весьма показательно. Если в предшествующей эпохе мы обнаруживаем чаще всего религиозные организации, новые религиозные движения, всевозможные секты, которые противопоставляют себя окружающему миру и говорят, что есть небольшое пространство, где можно спастись, где можно сохранить себя и сохранить свой облик перед лицом надвигающейся угрозы и надвигающейся катастрофы. Вот при вариантах сохранения подобных небольших очагов сопротивления, сохранения человечества, в современной массовой культуре таких продуктов можно встретить с большим трудом, и более того, если какие-то даже продукты появляются, то чаще всего они не ведут жалкое существование и шансов особенных у них на спасение не видно, такая беспросветная тьма. Хотя попытки выставить некие перспективы возможного существования этих людей делаются.

Если брать массовую культуру к реальному миру, то мы, действительно, можем обнаружить сегодня множество религиозных организаций, не фантастических, не существующих только в воображении авторов, которые предлагают подобного рода спасения – либо в ожидании прилета инопланетной цивилизации, которая нас всех спасет, либо в выжидании скорого конца света, когда явится мессия и сохранит ту горстку избранных, которые продержались и сохранили определенные нормы правильного отношения к миру. Недавний случай затворников, которые окопавшись в пещере, ждали конца света, все это примеры, которые не стоит списывать на простое сумасшествие или адекватность этих людей, а скорее на ту атмосферу, которая царит сегодня в обществе, которая борется с невозможностью продолжения модерна и с невозможностью постмодерна и тех лекарств, которые постмодерн предложил для излечения определенных консервативных интенций модерна и его секулярных настроений. Вот те рецепты, те лекарства, которые вложил постмодерн оказались тоже не вполне действенными и, на мой взгляд, это та причина, по которой мы сегодня кризис наблюдаем.

Мы наблюдаем его в массовой культуре и в культуре религиозной. Очевидно, что эта проблема существует не только в поле людей, озабоченных проблемами религии, но также она актуальна для тех людей, которые от этой темы максимально далеки, в этом наша секулярная парадигма, в которой мы пребываем, по крайней мере, как нам кажется, пребываем до сих пор, даже в этой парадигме для нас есть эта проблема, и существует проблема конца света.

В конечном итоге, эсхатология конца света – это всегда проблема новой антропологии, нового учения о человеке, когда возникает проблема конца света, возникает перед человеком вопрос- «А кем я буду после конца света, и что во мне сегодняшнем необходимо изменить, чтобы быть достойным будущего времени?». И в этом смысле, мне кажется, показательны попытки реалити-шоу, построенных на фактическом переосмыслении базовых принципов и идеалов современного человека. Что способен сделать хороший менеджер, успешный человек в представлении современного, точнее постсовременного мира, что он в состоянии сделать в постапокалипсическую эпоху, что он может сделать, оказавшись на необитаемом острове. И вот популярнейший сериал «Lost», который у нас переведен как «Остаться в живых» и реалити-шоу «На необитаемом острове» на центральных российских каналах – это прекрасное подтверждение вот такой модели, точнее попытки выстроить и оценить, что сегодня, из того, что мы привыкли считать ценным, на самом деле, представляет ценность для человека, который, в конечном итоге, остается homo sapiens, но определенной ветке развития животного мира.

Сегодня мы можем только попытаться определить определенные тенденции. И в этих тенденциях, мне кажется, видится противостояние, которое сегодня особенно активно нагнетается в массовой культуре. Это, с одной стороны, идеал или потенциальный идеал постсовременного постмодерна, то есть идеал множественной личности, которая может одновременно пребывать в самых разных формах и находиться в совершенно разных статусах, которые будут обладать совершенно разными качествами, это с одной стороны. То, что мы видим в шоу-бизнесе, и возможности сосуществования, скажем, в одном и том же человеке Эминема и Слима Шейзи, и таких примеров масса. Это и Супергерой, и Супермен, и Бетмен, которые отражают представление массового сознания. Но это продукт скорее постсовременного мира, мира постмодерна, который предлагается в качестве возможной альтернативы.

Вот если мы рассуждаем в теории вот этого апокалипсического, точнее, постапокалипсического мира, то здесь ставится вопрос и проблема о том, что человеку необходим тот буфер, который он создал между собой и природой. Культуру, которую он создал, которую он растил и настолько сильно, что природа оказалась максимально от него дистанцирована, для того чтобы его преодолеть, необходимо снять любые возможные разделения внутри этого человека.

Если мы попытаемся проанализировать внимательно, что происходит в знаменитом сериале «Остаться в живых», то в конечном итоге, задача каждого персонажа свести себя и свое существование к определенной функции. Никакие внутренние разделения, которые переживают некоторые эти персонажи, вспоминая свою прошлую жизнь, которые могут быть оформлены в виде, скажем, переживания о наркотиках или совершенном преступлении, или против близких людей и родных, никакие подобные метания и переживания невозможны и недопустимы. Если человек лидер, то он должен быть насыщен лидерским качеством, иначе выживание подобного социума, подобного круга избранных невозможно.

Весьма интересно, что памятники, которыми мы привыкли жить, которыми нас кормят с экранов телевизоров, причем, это характерно не только для российской истории, в принципе, население земного шара привыкло жить страхами, привыкло их поглощать как завтрак, обед и ужин. И готово этими страхами питаться. И неважно, будет это свиной грипп, надвигающийся астероид, будет ли это наводнение, таяние ледников. Человечество привыкло ожидать конца света, конца человечества или какого-то вселенского катаклизма, который изменит полностью существование цивилизации. Это проблема, которая, в конечном итоге, сводится к невозможности решить вполне простые философские вопросы, по крайней мере, выстроить некую перспективу смысла жизни.

Отсутствие общего основания для той цивилизации, которая привыкла мыслить себя, как нечто единое, отсутствие этих общих оснований, в конечном итоге, приводит к этим апокалипсическим настроениям, апокалипсическим ожиданиям. Вылиться это может в самые разные формы. Вылиться это может как в появление нового религиозного движения, которое даст ответ интересный и важный для всей цивилизации, а в первую очередь, даст новую антропологию. Вот если такое религиозное движение появится, то возможно нас ожидает новое вообще переписывание всей истории и переписывание всей истории нынешней цивилизации. Начало нового средневековья в смысле начала новой некой эры.

Либо ответ уже существующей цивилизации. Но какой-то ответ должен быть дан. История человечества всегда знала подобные ответы, в общем-то, подобным ответом может быть и прорыв в Космос, если сегодня начнется эра новых великих географических открытий, которые будут направлены в Космос, то это решит большое количество проблем. Другое – то, что пока не видно оснований для подобных открытий.

оригинал тут

katehon

30 декабря 2009 в 21:56

К чему ведет незнание истории?

геополитика, взгляд оттуда, кризис, что происходит?, В мире

Думаете это наши деды победили нацистов! Как бы не так. Вы почти в меньшестве.

Как‑то так получается.

Какова роль истории сегодня? Почему весь 2009 год прошёл под знаком борьбы с фальсификацией истории России. Об этом идёт дискуссия на конференции в МГИМО.

8 комментариев

←назад 1…19 202122 23 вперёд→

большая тёрка

Обсуждают в коллекции

Тёрка в тагах

Сейчас обсуждают

кризис

2010-02-02 - Цена модернизации

Преодоление экономики

2010-01-11 - Социально-экономические основы сопротивления новациям

2010-02-10 - Олег Григорьев - грядет новый спад

2010-02-18 - Спад ВВП в России один из самых глубочайших в мире

Политическая система современной России: симулякры и альтернативы

Модернизация против рынка

Кризис перешёл в политическую стадию

Между молотом и наковальней? Нет, между хреном и редькой...

Нам приходится выбирать между хреном и редькой...

Жирик-то опять отжёг!

Кредит доверия / Вторник, 09.02.2010: Михаил Хазин, экономист

Apocalipsys Now!

Большая жратва

Идеология после кризиса

Обама, видимо, сломается и пойдет на попятную

Феномен безумия в работах Карла Густава Юнга и Мишеля Фуко

М. Хазин. Краткий прогноз для России на 2010 год

Уникальный момент начала кризиса Россия упустила

М.Хазин Прогноз на 2010 год

МОДЕРН и модернизация

Что со старушкой Европой происходит?

Изготовлен первый ОТЗЫВЧИВЫЙ секс-робот

Итоги 2009

Как выжить после конца света?

К чему ведет незнание истории?