Большая Тёрка / Мысли / Личная лента piterpan /
Так вышло, что постсоветские августовские путчи происходили аккурат в день рождения мамы. Дома были гости, цветы, стол накрыт, чаёвничали. Не помню точно в каком году, 1991 или 1993, мы с братом увлечённо смотрели по телевизору среднеазиатскую сказку с пустыней, джинами и какой-то захватывающей анимацией — до сих пор не могу найти, что это было. Внезапно киноленту прервал специальный выпуск новостей, и диктор знакомым советским голосом сделал некое заявление. Смысл его оказался для меня, ребёнка 8-11 лет, неочевидным. Зато взрослые встрепенулись, начали что-то активно обсуждать.
По телевизору показывали танки, а через какое-то время то ли какой-то нейтральный балет, то ли вообще цветные полосы стандартного тестового экрана. Днерожденный праздник не шёл своим чередом. Каждый новый гость начинал разговор с фразы «Вы слышали?» Мы с братом болтались между домом и беседкой в саду, играли с детьми друзей семьи.
Краем уха я зацепил одну из бесед, в которой активно, как-то пафосно даже, взрослые обсуждали, мол, пришли новые времена, неизвестно, что будет дальше, если будет трудно, уйдём в подполье. Как в гражданскую войну.
Что такое подполье я знал прекрасно. Под полом, в погребе мы хранили банки, картошку, морковь в огромном баке с песком, лук, завязанный в косы. Люков с кольцами, о которые я многократно запинался, было три: один для рассады, другой для картошки, третий для водопроводчиков. В первом пахло корневищами и плесенью, было холодно и темно. Во втором лежалой картошкой и белесыми корнями, которые медленно росли из прожилок в грунте, в этом подполе светила лампочка, и для неё даже был отдельный, достаточно тугой выключатель на стене. В третьем чуть отдавало канализацией и водопроводчиками. Почему-то это подполье и изредка приходящие сотрудники ЖКХ в грязных сапогах совпадали по душистой характеристике.
Признаюсь, мало приятного было связано с подпольем. Один раз я слишком бесшабашно вбежал с улицы и натурально свалился в открытый люк. Удар был смягчён крёстной, на которую я упал с двухметровой высоты. Второй раз, качаясь на стуле перед компьютером, не рассчитал силу толчка и спиной, головой вниз полетел в подпол с картошкой. Сильно испугался и прилично ободрал голень.
И про гражданскую войну красных и белых читал у Гайдара и слушал музыкальные инсценировки по Светлову, где приходилось молодым комсомольцев лет уходить в подполье. В произведении «20 лет спустя» подростки, скрывающиеся от меньшевиков и петлюровцев в захваченом барском поместье, читали друг другу стихи и рвались в бой. Но вынуждены были уйти в подполье, когда белые вошли в город. Я представлял огромный погреб с сетью разветвлённых ходов, этакую землянку, в которой ютились юные революционеры, пели патриотические песни и цитировали Дюма. Там наверняка тоже пахло картошкой. Зато у них были маузеры и гранаты. Не зато — все умерли.
После телеобращения ГКЧП и эмоциональных сцен обсуждения неизвестного будущего промеж взрослых до самого одиннадцатого класса, мучил меня воспрос: зачем в подполье? Как мы там поместимся? Что мы будем делать в подполье-то? Мы там будем прятаться? Так вроде никто не нападает. Или будет война, ядерная или гражданская? Если гражданская, то обязательно должны быть белые и красные, но вроде ж все за одно, с кем воевать?
В таком недоумении закончился мой СССР.
Originally published at Блог Стаса Кулеша. You can comment here or there.