−6
большая тёрка
Тёрка в тагах
Большая Тёрка / Мысли / Личная лента katehon /
katehon
МОДЕРН и модернизация
кризис, для мозга, что происходит?
Запад разрушил модернСергей Кургинян, политолог:
Власть предлагает, так сказать, модернизацию. Но не очень точно ощущается отношение этой модернизации с модерном. Проект модерн, многие считают, начался где-то, ведь можно его тянуть из глубокой древности, но все называют 1500 год. И когда сейчас говорят о том, что некий большой исторический цикл закончился, то имеется в виду, что этот цикл начался где-то в районе 1500 года, что он связан с крупными открытиями, с городской культурой, с книжной цивилизацией. Ну, я бы добавил к этому, что связан с культом разума, плюс с постепенной эмансипацией женщины. Ну, там очень много компонентов было в пределах этого проекта, которые неумолимо развертывались на протяжении многих столетий, вопреки казавшимся крупным изменениям, а вот это двигалось, двигалось вперед.
ДАЛЕЕ...В какой-то момент эта машина начала давать сбои. Теперь возникает вопрос о том, что такое модерн в XXI веке. Можем ли мы считать, что его вообще нет? Я должен обратить ваше внимание на то, что модерн – это наше все. Я даже не могу вам назвать какую-нибудь каноническую крупную страну, которая живет вне проекта модерн. В мире есть контрмодернистские силы и есть постмодернистские силы. Есть контрмодернистские тенденции в исламе. Есть фундаменталистско-контрмодернистские тенденции во всем мире, в том числе в связи со всеми крупными мировыми религиями. Но нет стран, которые взяли бы на себя сегодня флаг вот этого самого контрмодерна.
В этом смысле очень интересно разобрать, так называемую, "концепцию цивилизаций" Шпенглера, Тойнби, иногда еще Данилевского туда причисляют. И как бы, конечно, Хантингтона, потому что одновременно с пришествием Буша- младшего все начали говорить об этом самом Хантингтоне, о его «столкновении цивилизаций». В сущности, война в Ираке и все остальное, это было, и вот это 11 сентября 2001 года: все это рассматривается как конфликт цивилизаций или война цивилизаций.
Хотелось бы напомнить тем, кто любит эту концепцию, что все это построено на одном очень милом недоразумении: нет цивилизаций, потому что цивилизация, по определению тех авторов, которые используют это понятие, – это общность, регулируемая в основном религией. И дальше все это движется по принципу, какая именно религия. Но никто не живет в этих цивилизациях. Нигде религия не является основным регулятором жизни. Религия существует по законам модерна. Церковь отделена от государства. Религия не является ядром сегодняшней государственности. Она являлась им в так называемую эпоху премодерна или традиционного общества. А сейчас она им не является.
В Китае, что все-таки цивилизация китайская, есть даосистская или какая-нибудь еще? А как же это, так сказать, уйгуры, как же "принцип 5 лучей" Сунь Ят Сена, на основе которого и сейчас держится Китай? Что Китай есть ханьской цивилизацией? Нет, это цивилизация равноправного существования маньчжуров, ханьцев, других племен или народностей, входящих в единую великую китайскую нацию. И другие государства исповедуют этот самый принцип национализма и модерна, где под национализмом подразумевается прогрессивный национализм. Национализм, который формирует определенным образом нацию.
С этой точки зрения, что такое нация. Нация – это субъект модернизации. Для того чтобы осуществлять модерн, мы должны сформировать нацию. И одновременно с этим, только в условиях модерна, формируется современная нация. Значит нигде в мире, по существу, кроме Саудовской Аравии или небольших других стран, или Ирана, например, нет такого ощущения, что примат религии, когда все определяется некими религиозными лидерами. Очень немногие государства так живут. И для того, чтобы они начали так жить, нужно сломать всю тенденцию современной жизни. А она, между прочим, такая очень цепкая. Жизнь современная такая ленивая, усталая, какая угодно, но карабкается же, карабкается куда-то, и ее невозможно сломать.
В этом смысле все разговоры о Шпенглере, Тойнби, Данилевском иди Хантингтоне - это ничто, но они существуют. И с одной стороны, все уже активно выходят в сторону Хантингтона, практически в сторону контрмодерна. Потому что с того момента, как мы начинаем жить по законам цивилизации, мы живем за пределами модерна, мы живем там, где религия регулирует жизнь. Другая сторона этой модели – это заявление Фукуямного "конца истории". Значит, люди продолжают жить так, как они живут, но наступает некий конец истории, т.е. возникает общество без революций, без кризисов. Оно осуществляет утопию Гегелевского "конца истории" и переходят от исторического духа к новому духу. Там уже нет страстей по новому, идеальному, новые идеалы не возникают, человечество перестает ими воспламеняться. Сам Фукуяма говорит об этом обществе, как об обществе скуки.
И вот вся эта тенденция, очень близко находящаяся с постмодерном или постисторией, что намного хуже, – это вторая выявившаяся тенденция. Перед тем, как Хантингтон выдвинул свой "Манифест", и после этого начались войны в Ираке, Афганистане и т.д., Фукуяма выдвинул свой "Манифест" (и это все называлось "Манифестом либерализма"). Но для того чтобы признать, что существует конец истории, нужно отказаться от классического либерализма. Это уже не либерализм, это уже постмодерн. И Хантингтон, и Фукуяма достаточно крупные люди – это, по существу, концептуалисты либеральной демократической партии США.
Значит, мы имеем право говорить, что эти самые постмодерн и контрмодерн это не выдумки, так сказать, моего аналитического ума. Это хоть и маленькие такие «козявки», но вполне уже влезшие в респектабельное пространство человеческой мысли. Они уже существует, у них уже все живет. Какая самая мощная сила контрмодерна существует в мире? Не государство, государств нет. Но самая мощная сила, которая существует в мире – это, конечно, ислам. При этом нельзя весь ислам называть контрмодернистским. Ислам очень разный. В пределах самого ислама тоже существовали тенденции модерна.
На протяжении всех этих веков существовали исламские модернисты. Люди, которые говорили о разуме, о прогрессе, обо всем прочем в рамках самого ислама, они безжалостно уничтожались. Безжалостно уничтожались все лидеры национальных государств исламского мира. Значит, в принципе, внутри самого ислама существует очень мощная контрмодернистская тенденция. Это не тенденция, изначально не прошедшего модерна, общества. Это тенденция общества, соприкоснувшегося с модерном, и, категорически отстранившегося от него, как от скверны.
Где-то это принимает (Саудовская Аравия – это абсолютно немаленькая страна, с точки зрения влияния на исламский мир, также Иран) уже активный характер или почти уже приняла в Пакистане. А где-то это принимает более такой мягкий характер, где всякого рода национальные силы еще борются с силами, которые исповедуют контрмодернистский ислам. Но это мегатенденция, накаленный миллиард людей. Это очень много.
Что касается постмодернизма, то мы все это видим. Это так называемые либералы, которые уже перешли в свою противоположность, которые отказались от всех высоких либеральных идеалов эпохи, не знаю там, Гюго: обездоленные, отверженные, право человека на восхождение, единство рода человеческого, гуманизм, тот же самый прогресс – все это заменено формальной бессмысленной демократией. Демократия постепенно вырождается и превращается в права меньшинств по отношению к большинствам, миноритарные группы по отношению к мажоритарным группам, что тоже является глубоким извращением основного принципа демократии.
Кроме того, эти миноритарные группы очень часто приобретают- весьма такой специфический характер. И, наконец, права человека все больше превращаются в права насильника и беспомощной жертвы. Поскольку жертву, в принципе, должно защищать государство, а теперь говорится, что государство плохое, поэтому никто не должен защищать права жертвы. И так автоматически получается, что насильник получает новые права. Все это вместе - есть мутация демократии. И тогда возникает некая трагедия модерна, которая заключается в следующем: если всегда на протяжении веков модерн представлял собой сумму двух групп – консервативной и либеральной. И консенсус заключался в том, что и мы либералы, и мы консерваторы одинаково присягаем модерну. Мы находимся в рамке этого самого модерна, мы внутри него работаем.
Теперь, когда рамка разваливается, вдруг оказывается, что либералы, которые превращаются в постмодернистов, и консерваторы, которые превращаются в контрмодернистов, смотрят друг на друга сквозь прорезь оптического прицела. Это наиболее массовый случай. А в ряде случаев сговариваются, так, например, мы понимаем, что с исламом и с самым радикальным исламистски настроенным слагаемым этого ислама, очень сильно договаривались европейские группы по самым разным поводам. Например, война с Советским Союзом. Против нас использовали это самое исламское оружие. Разве против Америки его тоже не использовали? Разве в 2001 году его не начали использовать уже против США? Значит, его использовали против модерна, как такового. А кто?
Значит, в пределах Западного общества есть группы, которые находятся в достаточно глубоком антагонизме к самому проекту модерн. Почему? Я поставлю один тупой вопрос, самый примитивный. Если представить себе, что полтора миллиарда китайцев и миллиард индийцев, взяв барьер модерна, начнут жить, как американцы, т.е. имея коттеджи, 2-3 машины на семью, если 2,5 миллиарда людей вольется в модерн, выдержит ли это существующий миропорядок? Согласен ли существующий миропорядок (европейский, американский, любой другой) принять 1,5-2 миллиарда людей на тот же самый образ жизни, которым живет Западная цивилизация? Да или нет, это возможно или невозможно?
На самом деле мы должны признать, что нет. Западная цивилизация не готова принять 2-2,5 миллиарда людей, живущих по ее же законам. Америка не готова, чтобы по законам модерна было признано, что Китай победил Америку. Когда люди проигрывают по определенным правилам, не готовы принять эти правила, что они делают? Меняют правила. Значит, сейчас возникает вопрос о великой смене правил или, как это говорится, смене парадигмы. Модерн закончен, отменяем. Как отменяем? А Китай, а Индия, а все другие? Отменяем! Тогда часть человечества живет по законам постмодерна и играет – это играющие господа. А часть надо кинуть назад в архаику, в регресс.
Первый эксперимент по управляемому регрессу, который был осуществлен в мире, – это распад Советского Союза. И наша власть до сих пор отказывается признать те стартовые условия, в которых она пытается осуществлять модернизацию. Это условия «трех Д» – деиндустриализация, мы это все видим, декультурация, что такое реалити-шоу «Дом-2» и все остальное – это как бы война с культурой, и, так сказать, дегуманизация, начинающая отдавать безумием. Что такое, так сказать, событие чудовищное, которое все сейчас обсуждают, произошедшее в Перми – это сознательное самосжигание обезумевших людей себя в неком помещении, причем, в этом помещении истребляли себя люди, знающие свойства этого помещения.
Можно и должно приносить глубочайшие соболезнования людям. Это великая трагедия, но если начать все-таки думать над этой трагедией, то речь идет о том, что люди сами собрались, зная в каком помещении они находятся, и стали жечь фейерверки. Вот я буду здесь жечь фейерверк? Происходит ситуация какого-то обезумевания, потери инстинкта самосохранения. Агрессивные люди, стреляющие друг в друга, пусть и с травматического оружия, по поводу того, кто кого подрезал, так сказать, автомобилисты. Явления массовые, и по всем регионам, когда люди действуют вопреки разуму, вопреки всему, когда закипает вот эта новая какая-то волна агрессивности. Что это все такое? Это дегуманизация. Значит, можно назвать этих «Д» больше. Значит, стартовые условия, в которых власти собираются совершать модернизацию, заключаются в этом.
оригинал тут
Вперёд в прошлоеСергей Кургинян, политолог:
Модернизация – это борьба с традиционным обществом. Модернизация происходит следующим способом: выявляется прогрессивный уклад, новый (заводы новой генерации какие-то, нанотехнологии, не важно, что). После чего, уклады регрессивные эксплуатируются в пользу укладов прогрессивных. Обычно в классической модернизации регрессивным укладом или традиционным укладом является крестьянский. Начинается раскрестьянивание. Все говорили, как свирепо Сталин раскрестьянивал СССР, это правда, коллективизация и все прочее. Но никто не говорит о том, что раскрестьянивание в Англии стоило больше жизней, чем раскрестьянивание в СССР, хотя и затянулось на более длинный срок. Никто не говорит, во что обратилась война с традиционным укладом в Германии, где уничтожена была треть населения в ходе этих войн и т.д.
Это и есть его величество модерн. Он разрушает противника. Буржуазия разрушает феодализм и сельское хозяйство, опорой которого является феодализм, и создает нечто новое. Если враг не сдается – его уничтожают. Легко издеваться над этим мозгом. А что делать, если враг не сдается? Сдаваться самим. Восходящая буржуазия ломала феодализм, ломала традиционное общество, ломала все остальное и создавала общество модерна.
ДАЛЕЕ...Неожиданно я прочитал, примерно, полгода или 8 месяцев назад выступление, весьма, очень милого человека по фамилии Юргенс, который вдруг говорит, что модернизации без свободы не бывает. «Как не бывает? - говорю я. - Как не бывает? Есть статистика:140 стран мира,- и нигде свободы, с точки зрения политической демократии, нигде ее не было, кроме, как в момент, когда осуществлялась модернизация». Где она была? Можно ли мне назвать торжеством свободы, так сказать, модернизацию в США, которая происходила на фоне гражданской войны? Когда враг модернизации под названием Юг, латифундии, юго-хлопковые хозяйства разрушались генералом Грантом с помощью массового расстрела населения из пушек.
Мирной модернизации почти никогда не бывает. И очень редкие примеры – это скорее аномалии, связанные с тем, у какого из государств был какой-то внешний спонсор или, так сказать, не было сил сопротивления серьезных. В первый день, когда я задал вопрос, почему же в России возможна модернизация при наличии свободы? Но в любом случае, вы не имеете права говорить, что, как известно, модернизации без свободы не бывает. Из кризиса триумфально выходит Китай. У него как бы есть политическая свобода, там есть одна партия, и это противоречит главному принципу этой политической свободы. Как бы, значит, она бывает без свободы. Может быть, вы ее не хотите. Может быть, это очень хорошо получить модернизацию с помощью свободы. Но только объясните мне, пожалуйста, почему никто ее не получил, а тут получают.
Но Россия совершит чудо. Все совершали модернизацию без свободы, а мы совершим со свободой. Чудо – это замечательно. За счет чего? Если вы однажды скажете, что вот есть пропасть в 20 метров, и я ее перепрыгну. Вам скажут, что вы сначала поинтересуйтесь, каков мировой рекорд прыжков в длину. Ты его хочешь преодолеть, совершить чудо. За счет чего? Значит, теперь смотрите, что получается, что меня беспокоит больше всего.
Все поле основной политической жизни в России занято модернизацией. Президент Медведев, глава государства, сделал это необратимо главным своим лозунгом. Он уже не сможет выйти из модернизационного коридора. Он сделал себя заложником этой концепции. И это само по себе хорошо, если ее реализовать. А теперь представьте себе, что она проваливается, дискредитируется, как когда-то провалилась и дискредитировалась концепция демократии. Что тогда происходит? Что за рамками процесса?
А за рамками процесса разного рода контрмодернисты. Вот в дискуссии со мной академик Шафаревич говорит, что народ русский возникнет снова тогда, когда катастрофа выгонит русских из городов, и они обернутся на землю. Вы хотите вернуться на землю? Вы хотите пахать с помощью деревянной или другой сохи? А главное, если вы все начнете пахать с помощью деревянной сохи, то ясно же, что вы будете рабами тех стран, которые сохранят индустриальную компоненту. И, фактически, огромное количество сил, которые называют себя оппозиционными, последовательно становятся на контрмодернистские позиции.
Далее, поскольку контрмодернизм предполагает, что мы оперируем не понятием нации, а каким-то другим понятием. Нация – это светская общность языка, культуры, истории. Вот наши исторические герои, наши святыни – идентичность, строится через это. В нации запрещено разбирать: галл ты, франк, кто, ты там. То все эти люди требуют, чтоб демонтировалась нация, как таковая. Она еще еле-еле формируется в России. Россия так долго жила в имперской формуле, что для меня не есть плохо, где народы могли существовать, не формируя, в итоге, единой политической нации. И происходят вот эти регрессивные задержки с формированием нации.
Что начинает заменять нацию? Племя. У Кургиняна комплекс нерусскости. В каком смысле нерусскости? В каком смысле? Я говорю на русском языке хуже Шафаревича? Я не родился в Москве? Мои родители не являются интеллигентами, которые всегда жили в России и формировали ее культуру, ее науку? Мои родичи не служили царю на протяжении, так сказать, тысячелетий? Что ты имеешь в виду? Окончание фамилии. Но тогда есть другие окончания фамилии: Шафаревич, Бондаренко. Как только мы начнем это все разбирать, диссоциация нации незрелой превратится в племенную рознь.
На одном из съездов народных депутатов СССР еще я слышал, как депутат натурально читал стихи Ярослава Семенюкова: «Не попрекай сибиряка, что держит он в кармане нож, ведь он на русского похож, как барс похож на барсука». Значит, уже "сибиряка",- отдельный народ. А казахи уже говорят о себе, что они не русские. На какой ужас мы обрекаем русских, самих себя, всю эту территорию? На какой геноцид? Что все соседи будут смотреть, когда тут все эти племена начнут разбираться до остатка?
Наконец, мы должны сказать: этот контрмодерн, какого имеет родоначальника. Этим родоначальником является план «Ост», немецкий план «Ост», по которому в каждой деревне должен быть отдельный культ, по которому главный враг – это русская городская интеллигенция, которую надо уничтожить. По которому население надо закрестьянить, по которому русские должны не знать ничего, кроме азбуки и таблицы умножения, а можно и этого не знать. Это что такое? Все план «Ост».
Значит, у нас по границе властной, модернизационной, всеобъемлющей формулой начинают располагаться тараканы с фирменным знаком «план «Ост». Если властная модернизационная формула схлопывается, то эти тараканы немедленно захватывают все политическое поле. И конец русскому государству, конец русской нации. То, что я разбираю, как эту самую трагедию постмодерна, контрмодерна и всего прочего. Кризис и другие. Что значит другие? Другие – это есть модерн, постмодерн, контрмодерн, сверхмодерн. По законам постмодерна мы никогда жить не будем.
Значит, вопрос заключается в том, что такое этот сверхмодерн. Сверхмодерн – это сложнейшее понятие. Оно существовало у коммунистов, было связано с политкультом, с представлением о богостроительстве, о том, что человек сам может стать богом, что наука может стать культурообразующей функцией. При этом наука, естественно, должна быть преобразована. Это не наука, для которой существует, так сказать, второй закон термодинамики, и мир гибнет. Это наука, которая призвана спасать мир. Это не наука, в которой разделено все на дисциплины. Это не наука, как бы поклоняющаяся только истине, какой бы эта истина не была. Это наука, в которой противоположность между истиной, добром и красотой снимается. Это совершенно другое состояние общества.
У русских и у всех народов СССР есть огромный потенциал этих наработок. Они просто еще не осознают, что вполне можно выдвинуть лозунг «Вперед, в прошлое». Это прошлое содержит в себе гигантское количество подобных наработок. Но эти наработки есть и у человечества. Во Французской революции они существовали, когда возникала вдруг богиня разума или Робеспьер выдвигал культ великого существа. Это, в целом, некая тенденция в пределах человечества. Она, конечно, периферийна. Она, конечно, существует в стороне от мейнстрима. Но если мейнстрим рушится, то остаемся мы: те, кто этот сверхмодерн разрабатывают и в него верят и те, кто говорят о контрмодерне и постмодерне, т.е. люди, которые сворачивают историю.
Тут, конечно, главный вопрос об истории. И по этому вопросу компромисса быть не может. История есть величайшая ценность. Это лестница восхождения человечества. Ее понятие исторического духа объединяет нас здесь с религиозными людьми, которые существуют здесь в формуле модерна. Если для религиозного человека есть история, то этот человек наш союзник. Если для него история – это пакость, то это нечто совсем другое. Одно дело, когда говорится, что нынешняя вселенная, так сказать, большой взрыв, это сотворение богом мира и человечества. А другое дело, когда говорится, что это момент изгнания Адама из рая.
Если вся вселенная - это момент изгнания Адама из рая, то она вся повреждена, она вся в грехе. Ее можно только ликвидировать, о чем и говорят гностики. Если же мы верим в нечто, в то, что нам дано, и содержит в себе правду и красоту (сотри случайные черты и ты увидишь – мир прекрасен), если мы верим, что мы предназначены для боя (и вечный бой нам только снится), то мы движемся путем модерна. И история будет продолжена, она приобретет новые качества, она будет опираться на новый гуманизм, на нового человека. Но это будет человек и это будет гуманизм.
И тут и есть главная развилка. И в этом огне брода нет. Первым испытанием этого огня была Великая Отечественная война, в которой мы сражались с фашистами. Фашисты стояли под агностическим знаменем. Тогда мы победили. В 91-ом году нам показали, что такое фашистский реванш на нашей территории. Ну что ж, посмотрим, что будет дальше. И я всегда в этой связи вспоминал фразу не очень любимого мною поэта Гумилева: «Ночь пройдет, и тогда узнаем, кто будет властителем этих мест». Ночь еще не прошла, посмотрим. Но это вопрос о судьбе мира, о судьбе человечества. И, как всегда, он находится в русских руках. Этот мяч на нашей территории. И нам на этот вопрос нужно отвечать.
оригинал тут
- 1 комментарий
seniorkatehon, странный этот Кургинян, сам себе задаёт глупые вопросы и сам себе даёт дурацкие ответы. И кого он хочет победить?
- Нет комментариев
